Тот посмотрел на него невидящим взглядом и, не ответив, увлек Леа за собой.

Провожая пару завистливым взглядом, посол прошептал:

— Только французы способны на такую любовь.

В вестибюле к Леа приблизился Рафаэль.

— Вы уезжаете?

— Да, — ответил Франсуа Тавернье. — Мадемуазель Леа устала, и я ее провожу.

— Но…

— Всего доброго, месье.

— Всего доброго, Рафаэль.

Франсуа усадил ее в «бугатти», стоявший во дворе посольства.

На неосвещенных парижских улицах ни души. Площадь Согласия смахивала на декорации к кинофильму. Деревья на Елисейских полях высоко воздели свои обнаженные ветви.

— Куда мы едем?

— Не знаю, — остановив машину у тротуара, сказал он.

Вспыхнула зажигалка, и ее огонек осветил лицо тянувшейся к нему Леа.

Огонек погас, и двое прильнули друг к другу. Очень, скоро на их губах появился привкус крови, который разжег их желание.

Если бы не немецкий патруль, которому Франсуа Тавернье был вынужден предъявить документы, они, наверное, занялись бы любовью прямо в машине.

— Вы живете у своих тетушек?

— Да.

— Сейчас я остановился совсем рядом с вами, в отеле «Королевский мост». Может, поедем туда?

— Да.

В пять утра Франсуа разбудил Леа.

— Ваши тетушки сойдут с ума от беспокойства.

— Мне так хорошо. Не хочу вставать.

— Надо, моя любимая.

— Да, вы правы.

В полудреме Леа оделась.

«Какое безумие!» — подумал он.

— Я собралась.

— Пожелаем, чтобы ваши тетушки не дожидались вас на пороге дома. Вам было бы трудно объяснить им круги под глазами и растрепанную прическу.

— Верно. Я действительно выгляжу, словно только что из постели, — заметила она, разглядывая себя в зеркале.

На Университетской все спали. На лестничной площадке Леа и Франсуа никак не могли оторваться друг от друга.

— Любовь моя, я столько о вас передумал за эти месяцы. Вы должны мне рассказать все, что с вами происходило.

— Я хочу спать.

— Отдыхайте. Завтра я за вами заеду, и мы вместе поужинаем.

После прощального поцелуя Леа наконец захлопнула дверь квартиры. Как лунатик, добралась она до спальни. Ее пальцы нетерпеливо расстегивали застежки кружевного воротника. Она вынула из-под одеяла теплую ночную рубашку, в которую была завернута грелка с горячей водой. Было холодно, и, натягивая рубашку, она зябко поежилась.

Благодаря грелкам тети Лизы теплыми были и простыни. Леа не успела лечь, как уже заснула.

Укрывшись одеялами, Леа бормотала:

— Ох, нет! Погасите свет, задерните занавески.

— Но, дорогая, вчера ты сама нам сказала, что утром хочешь пройтись по магазинам. Я подумала, не пора ли тебя разбудить…

Пройтись по магазинам? Что там говорит Лиза? По каким магазинам? О, черт! Проспект!

Отбросив одеяло, она выскочила из постели.

— Который час?

— Думаю, половина одиннадцатого.

— Половина одиннадцатого? Боже мой, я опаздываю!

Она бросилась в ванную, привела себя в порядок, натянула толстые чулки, шерстяную комбинацию, юбку и плотный свитер.

— Ты же не уйдешь, не поев?

— Нет времени. Где мой берет?

— Там, на кресле. Какой у тебя беспорядок, бедняжка!

— Потом приберусь.

Проспект, где проспект?… Вот он… Как она испугалась!

— Выпей хотя бы чаю.