Антон Грановский. Гончие смертиГиблое место - 8
Так воин хочет отдохнуть. А ворон хочет есть, И принимает долгий сон он не за то, что есть. А мне велели передать, что воин будет спать, И просыпаться, и впадать в беспамятство опять. Денис Новиков
Пролог
Дыхание с хрипом вырывалось из узкой груди Прошки. Прижав к груди баранью ногу, парень стремглав несся по темной улице. – Дердзи его! – отчаянно вопили вслед. – Дердзи ворёнька! «Еще чуть, – думал Прошка. – Еще немного». До переулка всего ничего. Сейчас Прошка добежит до переулка, свернет в него – и только они его и видели. Проклятые китаёзы! Удавятся за кусок баранины! Прошка крепче прижал к себе баранью ногу. Вот и переулок. Свернуть в него, добежать до деревянного забора, перемахнуть, еще раз свернуть, юркнуть в дыру, перебежать через подклет разрушенной школы и – вот она, сытая седьмица! Прошка свернул в переулок и бросился к забору, но в этот миг жилистая рука китайского мясника‑забойщика ухватила его за шиворот и резко рванула назад. Ворот Прошки затрещал, а сам он резко сбавил ход, но еще пару шагов протащил китаёзу за собой, однако еще несколько жилистых желтых рук ухватили Прошку за плечи и повалили на землю. – Попался, гадзёнысь! – заорал один из китаёз. Тут к трем мясникам подоспели еще двое. Прошка попытался встать, но его снова сбили с ног. Мягкий войлочный сапожок китайца ударил его в скулу. Прошка вскрикнул от боли, но баранью ногу не выпустил. И рад был бы выпустить, но руки сами вцепились в парное мясо, и приказы им отдавал совсем не разум, а пустой, урчащий желудок. Били Прошку сильно, от души. Он уж было собрался отдать богам душу, как вдруг один из китайцев крикнул: – Упы́ря! А другой поддержал его, заверещав еще громче: – Здеся упыря! Безим! Кто‑то сильно ударил Прошку по спине, он ойкнул от боли и ткнулся лицом в грязь, но баранью ногу не выпустил. Потом Прошку перестали пинать, и войлочные сапоги китайцев затопали по переулку. Полежав с минуту неподвижно, чтобы боль чуток утихла, Прошка, по‑прежнему крепко прижимая к груди свою добычу, приподнял голову и выплюнул на землю кровь из разбитого рта. Потом огляделся. Китайцев в переулке больше не было, но у темной стены сарая кто‑то стоял. Прошка зажал баранью ногу под мышкой, достал из сапога нож и, морщась от боли в ушибленных ребрах, тяжело поднялся на ноги. – Эй! – окликнул он темного человека. – Эй, ты кто? Человек продолжал молча стоять у стены. Прошка стер с глаз мутную пелену слез и снова взглянул на незнакомца. Взглянул – и лучше бы не глядел. Волосы на голове у Прошки встали дыбом, а по спине стекла к ягодицам струйка холодного пота. У стены стоял упырь. Прошка попятился. В руке у него был нож из белого железа. Можно было попытаться прикончить упыря, однако Прошка медлил. Как ни крути, а упырь спас его от китайцев. Кроме того, он легко мог добраться до Прошки, пока тот лежал на земле да отплевывал кровь, но почему‑то не стал. – Эй, урод! – снова окликнул Прошка. – Ты почему меня не слопал? Чудовище молчало. Прошка внимательней вгляделся в его лицо. Пришелец из Гиблого места был по‑мертвому бледен, но взгляд у него был растерянный и тоскливый, словно у затравленного зверя. Сглотнув слюну, Прошка хрипло проговорил: – Бежал бы ты лучше отсюда. Китайцы натравят на тебя наших мужиков, а те жалеть не станут. Переломают тебе кости батогами, а после отсекут серпом башку. Будешь тогда знать, как стоять да глазами хлопать. Упырь, будто что‑то понял, повернул голову и посмотрел на просвет переулка. |
