Мой выход.

— Всенепременно объясню. — Я нащупал и осторожно стиснул пальцами холодную руку Воронцовой. — Но могу ли я для начала предложить княгине сесть? Ее сиятельство… утомилась.

— Милости прошу. — Дед указал набалдашником трости на пустовавшее кресло напротив. — Не будем же мы заставлять стоять нашу… гостью.

Последнее слово прозвучало то ли с сомнением, то ли с легким налетом иронии — но уж точно обособленно. Дед специально выделил его — и это не ускользнуло ни от моего внимания, ни уж тем более от остальных. Багратион покачал головой, прислонился спиной к стене и застыл. Будто превратился в тень. Черную и пока что молчаливую — то ли сказать ему было нечего, то ли просто пока еще не пришло время.

Черт.

И он, и остальные Одаренные — особенно из тех, что пришли с нами вместе, наверняка знали куда больше, чем малолетний князь, решивший изобразить из себя героя. Крохотную песчинку, каким-то чудом застопорившую шестеренки войны. Я не понимал и половины происходящего, хоть и собирался что-то объяснять, доказывать этим мастодонтам…

Но будто бы у меня был выбор.

— Милостивы государи… — Я откашлялся и обвел взглядом всех присутствующих. — Почтенный дедушка… прошу извинить меня за неподобающий облик и поведение, недостойное дворянина. Но события этого дня вынудили меня…

Говорил я долго. Порой сбиваясь, перепрыгивая то назад, то вперед, изо всех сил заставляя себя не мямлить, не тянуть бесполезные «Э-э-э…» — и все равно то и дело замолкал, пытаясь увязать если не в словах, то хотя бы в собственных мыслях все ниточки разом. Они упорно распускались, расползались в разные стороны, как червяки — я и сам чувствовал, что где-то домысливаю, не имея толком доказательств, где-то ошибаюсь… а где-то откровенно вру, пытаясь выставить события в нужном мне свете.

Но меня слушали. И Багратион, и древние могучие Одаренные, и даже сам дед. Не перебивали, не спрашивали — даже не перешептывались между собой. Только одобрительно кивали всякий раз, когда у меня выходила особенно удачная фраза. И я понемногу успокоился. Не то, чтобы совсем перестал нервничать — но хотя бы понял, что никто не собирается затыкать меня, смеяться и уж тем более увозить обратно в Елизаветино в смирительной рубашке.

Видимо, для чего-то все это оказалось нужно.

— …и, таким образом, я никак не могу обвинить княгиню или ее сына в несчастьях, постигших мою семью, — закончил я. — Оба наших рода стали… едва не стали жертвой провокации, которую затеял не кто иной, как уже знакомый вам Сергей Иванович Колычев. Но не стоит забывать, что человеку его ранга не под силу в одиночку осуществить подобное. И я искренне убежден, что за плечами негодяя стоит кто-то…

— Довольно, — вдруг подал голос дед, поворачиваясь к Воронцовой. — Княгиня, вы готовы подтвердить слова моего внука?

— Целиком и полностью. — Мою руку снова стиснули холодные пальцы. — Клянусь честью, что не имею никакого отношения к гибели Константина Петровича.

— И это все? — Дед приподнял бровь. — Все, что вы хотите сказать?

— Нет, — вздохнула Воронцова, опуская голову. — Я также не смею обвинять вас, Александр Константинович, в нападении на мой дом. За этим определенно стоят… другие люди. А ваш внук спас мою жизнь. И — что куда больше, спас честь моей семьи. И за это я в долгу перед вашим родом, князь.

Ну, наконец-то.