С осветленными волосами и в костюме «пингвина» я стал невидим!

Я повернулся и сделал несколько шагов. Плотно сжатый комок страха в моем еще пустом желудке медленно растворился, перестав угрожать вытолкнуть назад проглоченный шарик суши. Я продвигался к планетарию, стараясь идти ровно, пока не показалась висящая модель Сатурна размером с пляжный мяч.

Пригнувшись позади планеты, я сосчитал до десяти и стал ждать, когда на виду появится его лысая башка, а с ним еще пять придурков или громил с наушниками и хищными ухмылками. Но он не появился, и я решился выглянуть.

Лысый стоял на том же самом месте, продолжая разговаривать по телефону. Он не был «пингвином»; он был одет в черную униформу службы охраны и буравил взглядом толпу, явно кого‑то высматривая.

Меня.

Я улыбнулся. Маскировка Джен сработала. Он не связал нового не‑Хантера с похожим на скейтбордиста парнем, которого видел сегодня утром.

Однако мне подумалось, что пройти мимо него еще раз – значит нахально искушать судьбу, и я осмотрелся, интересуясь, что да как в других частях помещения. Передо мной, как в раскрытую пасть, вливался в планетарий равномерный поток гостей, а над входом сообщалось, что состоится показ нового рекламного ролика о шампуне, которым меня уже одарили. Пожалуй, это то, что надо: во‑первых, там темно, во‑вторых, за привычным делом мне легче вернуть себе ощущение крутизны. Следить за рекламными объявлениями – это как раз то, в чем я мастак.

Я сделал глубокий вдох, вышел из‑за висящей планеты и решительно направился к планетарию, прихватив по пути бокал с шампанским, реально чувствуя себя мегасуперсекретным агентом.

«Пунь‑шам» оказался чудным, под стать своему названию.

Свет в зрительном зале планетария погас, спинки стульев были откинуты, и мое тело погрузилось в громыхание музейной стереофонической акустической системы. Над головой вспыхнули звезды, кристально ясные, как в холодную ночь в горах.

Появился квадрат света, из глубин вселенной выдвинулся гигантский телевизионный экран.

Клип начался в традиционной манере – модель под душем моет голову шампунем, а потом, когда начинает одеваться, ее мгновенно высохшие волосы рассыпаются пышным, сверкающим каскадом – переливаются так, как этого можно добиться с помощью эффектов освещения. (Где‑то на нижнем уровне рекламной индустрии работают машины для преобразования кофе в световые эффекты.)

Потом появился приятель этой модели: действие рекламируемого шампуня производит на него столь сильнее впечатление, что он путает слова и, желая сказать: «…принимала душ?», произносит: «…помогала муж?»

В ответ она с улыбкой, такой же пустой, как эта шутка, встряхивает волосами.

Дальше они входят в театр, и капельдинер с манерной косичкой, потеряв дар речи от ее ослепительных волос, лепечет: «Я приворожу вас на ваше тесто». (Видимо, вместо «Я провожу вас на ваше место».)

В награду он получает ту же пустую улыбку и очередной взмах шелковистой гривы.

Наконец, они сидят в ресторане, и ее все еще не очухавшийся спутник, вместо того чтобы заказать «вино и крабы», требует у официанта «кино и жабы».

Заканчивается этот ролик показом здоровенного флакона и закадровым голосом:

– «Пунь‑шам»! Увидел – обалдел!

Экран погас, темный планетарий наполнился гомоном, то растерянным, то насмешливым, но тут экран стремительно замигал разными, от темно‑синего до ослепительно красного, цветами. Словно забивая этим странным, заключительным световым аккордом, иголки в мой мозг.

Вспышки прекратились так же неожиданно, как и начались, звезды вернулись, вновь зажегся свет, и публика захлопала.

Из планетария я выбрался, ковыляя, моргая, забыв о лысом парне, об «антиклиенте» и обо всем на свете.