Я улыбнулся и взял ее за руку.

– По мне, так нет ничего лучше самой Джен.

Она улыбнулась в ответ, но отступила в сторону и снова увлекла меня вперед. Когда, пройдя несколько шагов, мы оказались в тени строительных лесов, она остановилась и в темноте поцеловала меня.

– Французская революция, – невнятно пробормотал я.

У меня слегка перехватило дух. Джен прижалась ко мне и прошептала:

– Продолжай.

Я улыбнулся – она стала привыкать к моим скачущим мыслям – и указал на ухабистую поверхность.

– «Хой полой» злились на власть и богатеев всегда и повсюду, но революция свершилась только во Франции, и все потому, что камни мостовых в Париже небыли ровно уложены. Разъяренная толпа могла выворачивать их из‑под ног прямо на улицах и швырять в солдат короля. Представь, что сотня крестьян швыряют в тебя булыжники.

– Ох!

– То‑то и оно, – сказал я. – Парадный мундир и мушкет – это ерунда против града камней размером с кулак. Но в городах, где камни мостовых были уложены лучше, разъяренная толпа ничего не могла поделать. Никакой революции.

Джен подумала несколько секунд, потом удостоила камни мостовой кивка.

– Значит, «хой полой» свергли верхушку аристократов именно благодаря изъяну раствора, скреплявшего камни у них под ногами?

– Да, – ответил я. – Единственное, чего не хватало, так это чтобы какой‑то инноватор кинул в толпу клич: «Эй, ребята, закидаем их булыжниками!» Тут‑то монархии и пришел конец.

Мы вышли из тени, и я оглянулся на старое здание. Строительные леса примыкали к фасаду до самого верха, шесть этажей металлических труб и деревянных мостков, забытый всеми выцветший рекламный щит, осыпавшаяся штукатурка, сквозь которую проглядывала кирпичная кладка. Я увидел то место, где когда‑то к нему примыкало другое здание: теперь об этом напоминал только иной оттенок кирпичей.

– Хантер, а тебе не приходило в голову, что и в наше время существует проблема с этим цементирующим раствором? Типа если бы кто‑нибудь сообразил что бросать и в кого бросать, то все бы развалилось и довольно быстро?

– Только об этом и думаю.

– Я тоже.

Когда мы переходили по «зебре» Гудзон‑стрит, Джен пнула кроссовкой булыжник мостовой, утопленный в растворе и почти не выступавший.

– Значит, расшатать фундамент – это задача «антиклиента», верно? Может быть, они сообразили, какие камни надо бросать?

– Может быть.

Я прикрыл глаза рукой и прищурился, глядя на табличку с названием улицы, потом на номера. «Оперативная рекламка» находилась дальше, в глубине квартала, в старом здании с железным каркасом.

– Но более вероятно, что они просто швыряются всем, что подвернется под руку.

– В субботу же выходной, – сказал я, констатируя то, о чем вообще‑то можно было догадаться с самого начала, до того как мы притащились сюда.

На наш звонок никто не ответил. Это был офис, а даже Футура, при всей его эксцентричности, не докатился до того, чтобы летом торчать на работе по субботам.

– Проверим, – сказала Джен, нажав кнопку домофона.

От этого звука в глубине моего живота возник комок холода.

– Да? – послышалось из динамика.

– Доставка, – бросила Джен нарочито хриплым голосом.

– Только не это… опять… – пробормотал я себе под нос.

Дверь открылась.

* * *

«Оперативная рекламка» находилась на верхнем этаже, и лестница вилась вокруг шахты старомодного лифта, запертого внизу.