Я прячу побитое лицо в волосы Валерии, рукой закрывая прореху на ее платье.

Маша окаменело смотрит перед собой на дорогу.

Впереди вооруженные автоматами собровцы производят досмотр «КамАЗа»; владелец «Жигулей» в «адидасовском» шерстяном костюме и сандалиях на босу ногу открывает багажник.

Время останавливается. Усталый и злой инспектор многократно переводит взгляд с фотографии Зиновия на лицо Викентия.

– Это ваша машина? – спрашивает он.

– Нет, я ее украл! – дерзко отвечает Викентий.

Инспектор обходит машину, смотрит на номер, заглядывает в техпаспорт.

– Капот! – показывает жестом.

Викентий тянет на себя рычажок, крышка подскакивает. Старлей проверяет номер двигателя. Возвращается.

– Что у вас в багажнике?

– Два миллиона долларов, – сквозь зубы отвечает Викентий. Мы смеемся. Инспектор недовольно качает головой, возвращает документы и прикладывает руку к козырьку:

– Проезжай, юморист!.. – Когда Викентий, включив левый поворот, выруливает на шоссе, вдруг кричит: – А ну стой!.. – и резко машет жезлом. Возвращается: – Машину помой! В Москву, чай, приехал… миллионер!

Миновав пост, Викентий выезжает на трассу и мчит, набирая скорость. Когда Ильинский поселок остается позади и мы оказываемся в столице, он начинает тормозить, съезжает в «карман» у маленького бесхозного пруда и останавливается.

С силой сжав баранку, Викентий роняет голову на обожженные руки, скрипит зубами. Его лихорадит.

– Ты чего это, Решетников? – испуганно спрашивает Маша.

Он молчит, мотает головой.

– Викентий, – я не на шутку обеспокоен его состоянием, я таким его ни разу не видел, – тебе плохо?

Он поднимает голову и поворачивает ко мне белое как лист бумаги лицо.

– Испугался, – признается откровенно и пытается изобразить улыбку. – Веришь, нет? Испугался… элементарно!..

– Нужно было оставить пушку в лесу, – даю я запоздалый совет. – Потом бы забрали.

– Начхать мне на пушку, – шепчет про себя Викентий, вынимает ключи из замка зажигания и выходит из машины.

Я следую за ним.

Он отпирает заднюю дверь «четверки». В багажном отсеке – кожаный саквояж Ямковецкого, рядом – огромная спортивная сумка с импортными наклейками (мы совсем не сообразили заглянуть в багажник – что там возит Зиновий).

– Вот это да! – оцениваю я саквояж. – А я про него совсем забыл… Три сотни тысяч баксов, Вик?.. Я тебя понимаю.

Теперь ко мне тоже приходит испуг – стоит только вообразить, что было бы, не поленись старлей заглянуть в этот саквояж!

– Ни хрена ты не понимаешь, Женя, – отчего‑то злится Решетников и, подтянув к себе тяжеленную сумку, раздергивает «молнию».

– Что… это?! – шепчу я, инстинктивно озираясь.

– Это – два миллиона одиннадцать тысяч четыреста двадцать долларов США, – говорит он в пространство. И добавляет: – Я думаю, мы их заработали.