|
Харпириас понял, что животное намеренно изуродовали, перед тем как сбросить с утеса: перерезанной оказалась не только его глотка – глубокие алые разрезы в виде геометрических узоров проступали сквозь густой мех на боках и на брюхе.
Поглазеть на свалившееся сверху животное собралось, наверное, почти все племя. Крохотных фигурок вдоль края каньона больше не было видно, а костер почти погас.
Харпириас посмотрел на Коринаама.
– Ты понимаешь, что все это означает?
– Для меня это загадка, принц. – Метаморф покачал головой. – Когда я был здесь в прошлом году, ничего подобного не видел.
– Судя по всему, они тоже, – Харпириас кивнул в сторону Тойкеллы, который совещался с верховным жрецом и несколькими другими своими придворными, окружившими убитое животное. – Пойди к ним. Попробуй что‑либо разузнать.
Но Коринааму не удалось привлечь к себе внимание Тойкеллы и его людей. Казалось, они даже не слышали, что он к ним обращается. Через некоторое время он отошел и после короткой беседы с одним из не столь высокопоставленных членов племени, а потом еще с кем‑то вернулся обратно к Харпириасу.
– Это животное, – сообщил метаморф, – называется хайбарак. Его считают священным.
Небольшое стадо пасется в горах неподалеку отсюда, и только королю позволено на них охотиться. Если кто‑то другой убьет такого зверя, он тем самым совершит святотатство. Самые крупные кости, из которых сделан трон, принадлежат хайбараку.
– В таком случае это что – объявление войны каким‑то враждебным племенем?
– Насколько мне известно, никакие другие племена в этом районе не обитают – ни враждебные, ни дружественные.
– Насколько было известно тебе и всем остальным, отиноры здесь тоже не обитали, пока их не обнаружили. Очевидно, здесь живет еще кто‑то.
– Очевидно, – согласился Коринаам несколько раздраженным тоном. – Только я не знаю, принадлежат ли те, кто сбросил это животное вниз, к вражескому племени, или это просто изгои из племени отиноров. Первый человек, с которым я заговорил, пребывал в таком шоке, что не в состоянии был вообще понять, о чем я его спрашиваю. Второй рассказал мне только, что это священное животное и что этого не должно было произойти.
Вам предоставляется полная свобода делать собственные выводы, принц.
Но никаких выводов Харпириас сделать не мог. Даже на следующий день метаморфу ничего больше не удалось узнать. Отиноры наотрез отказывались говорить об этом происшествии.
Главным следствием странного события того вечера для Харпириаса была новая – какая уже по счету? – отсрочка начала переговоров. Король весь день оставался в своем дворце, и следующий день тоже. Мертвое животное утащили куда‑то под аккомпанемент торжественного хорового пения; то место, где оно ударилось о землю, было тщательно очищено от крови; на площади днем и ночью дежурили часовые, наблюдающие за краем каньона, чтобы не пропустить нового вторжения.
И вот утром к Харпириасу послали гонца сказать, что король наконец‑то готов вести с ним переговоры.
– Ты ему скажешь с самого начала, что я не корональ лорд Амбинол, – сказал Харпириас метаморфу, пока они шли через площадь к дворцу – Только не с самого начала, принц. Прошу вас.
– Значит, это будет вторым вопросом.
– Разрешите мне самому выбрать подходящий момент.
– Подходящим моментом, – возразил Харпириас, – был тот, когда возникло это недоразумение.
– Да, возможно, вы правы. Но тогда было невежливо перебивать короля, чтобы поправить его. А теперь…
– Я хочу, чтобы все встало на свои места, Коринаам.
– Конечно. Как только позволят обстоятельства. |