— А где они?

— В дорожной суме, чуть позже отдам.

— Она у нас умница, — сказала Мария. — Я вышиваю, она приглядывается, сама в руку иголку взяла.

Хитрово вздохнул и подумал, что не дает Бог ему наследника, девчонки не опора в старости, не продолжения рода, уйдут в чужую семью и, как в лесу, потеряются.

В двери горницы сунулся ключник:

— Господине! Иван Матвеевич приехал.

— Ах, ты! — всплеснула руками жена. — Я же тебя, Богданушка, обедом не попотчевала!

— Прикажи подать в горницу, — сказал Хитрово, отпуская дочь. — Иди к матери, я ещё зайду к тебе.

Иван Хитрово был одним из первых по значению стольников на Москве, ведал многими делами в Разрядном приказе, доброжелатели сулили ему в будущем окольничество. Узнав о приезде брата, он поспешил его навестить, имея на это серьёзные причины.

Братья крепко обнялись, троекратно облобызались и сели друг против друга за столом на скамьи.

— Что зришь так? — спросил Богдан. — Сильно я изменился?

— Одно скажу, заматерел, мужем смотришься. И седина в бороде появилась. Что, не мёд полевая служба?

— Тебе ли не знать этого, Ваня? — сказал Богдан. — Разрядный приказ все засечные черты блюдёт, ему всё ведомо.

— Но твоей службы я не знаю, на черте наскоком был один раз недавно.

— Где же?

— На Белгородской черте, в Комарицком драгунском полку. Государь мыслит завести ещё двадцать — тридцать полков иноземного строя, драгунских, рейтарских, солдатских. Полк в Комарицах недавно испомещён, пять тысяч драгун, у каждого пятнадцать четвертей земли в трёх полях, налогов не платят. Прошлым летом крымцы, как ни пытались, через них не прошли.

— Это какую же прорву денег надо на строительство новых полков? — сказал Богдан. — Об этом думали?

— С соли будут брать. Указ уже огласили, небось, слышал. Борис Иванович Морозов с окольничим Траханиотовым и дьяком Чистого затейку эту удумали. Соль сейчас в десять раз дороже, чем прежде.

— Это прямая дорога к бунту, — жёстко сказал Богдан. — По дороге в Москву я, хоть и быстро мчал, но многое слышал. Подошли рыбные обозы с Яика, на дворе конец марта, скоро отпустит, рыбу нужно солить. В Рязани торговые люди недовольны, в Коломне разграбили соляной склад.

— Вот я и мыслю, — сказал Иван. — Сейчас самое время надбавку на соль снизить наполовину. Люди бы возрадовались такому облегчению, утишились, а государевой казне прибыток изрядный.

— Правильно мыслишь, Иван! — рассмеялся Богдан. — А урезанной наполовину прибавки хватит на новые полки?

— Должно было бы хватить, но ведь растащат! На Москве открыто говорят, что Морозов главный казнохват, и дружки от него не отстают. У Морозова, пока он воспитателем молодого царя был, имелась одна захудалая деревенька, а сейчас поместья в Нижегородском уезде, близ Москвы. Откуда это всё? О больших пожалованиях государя неизвестно, да и не было их, значит одно — в государевой мошне ловко шарит.

Последние слова Иван произнес почти шепотом, с оглядкой на слуг, которые принесли обед из поварни: калачи, пироги с разной начинкой, щи на снетках, гречневую кашу, овсяной кисель. Слуги достали из открытого шкафа чашки, ложки, протёрли их чистым полотенцем и поставили на стол, на другой стол поставили судки с горячим.

— Ступайте, — сказал хозяин. — Мы сами разберёмся.

Вина на столе не было, Богдан Хитрово избегал хмельного, справедливо полагая, что оно застит ум и черствит душу, и пил только тогда, когда не было возможности этого избежать, ведь не откажешь государю, если он пошлёт тебе со своего стола кубок.