— На то есть царская воля, матушка, — сказал Хитрово, доставая из-за пазухи небольшую икону. — Был по делам в Казани, заехал в Богородицкий монастырь. Архимандрит Паисий благословил тебя образом пресвятой Богородицы.

Прасковья Алексеевна с благоговением взяла в руки иконку и поцеловала.

— Отблагодари отца архимандрита, Богдан, — сказала она, заметно повеселев. — На Москве наслышаны о подвигах его монастырской братии. Авось, мне их молитвы помогут. Боли у меня, порой спасу нет, все суставы выворачивает.

Хитрово ласково погладил руку матери, поправил одеяло.

— Я завтра буду у государя. Позволь испросить для тебя его иноземного лекаря?

— Нет, нет! Что ты! — Прасковья Алексеевна не на шутку испугалась — Эти немцы все лютераны и чернокнижники! По всей Москве дома себе наставили. На Рождество патриарх вышел из собора, народ пал ниц, а двое стоят. Оказались немцы, в нашем русском платье. Нет, немецких лекарей не надо!

Хитрово промолчал, ему самому не нравилось чванливое поведение немцев в Москве, в которую их наприглашали для создания войска иноземного строя. Большинство из них были хвастливы, задиристы, русских порядков не знали и не хотели знать, отчего случались драки между ними и москвичами.

— Я ведь не одна здесь, — продолжала Прасковья Алексеевна. — Сноха каждый день у меня сидит, Хитрово приходят, твой наперсник Федя Ртищев бывает. Ты к нему съезди, Богдан. Он сейчас у государя в большой силе.

Дверь в горницу отворилась и тут же захлопнулась.

— Марьина девка прибегала, — улыбнулась Прасковья Алексеевна. — Да и ты сам, наверно, заждался встречи. Иди к жене.

Хитрово поцеловал мать, вышел из горницы и по бревенчатому переходу проследовал в женину избу, в которой не был более года.

Распахнул дверь и сразу попал в жаркие объятия. Мария обожгла его долгим горячим поцелуем, и он сам загорелся, подхватил жену на руки, закружил по горнице.

— Отпусти, задушишь, — пролепетала она. — Экий медведь! Неровён час, кто увидит наше баловство.

— Жена должна быть скромной на людях, а вдвоём как не побаловаться!

Но отпустил её и, отпустив на шаг, осмотрел всю целиком взыскующим взором и улыбнулся. Ему показалось, что за время разлуки жена еще более похорошела, раздобрела, но не в полноту, а приобрела спелую мягкость, её тело при движениях, несмотря на просторную одежду, зазывно играло и влекло к себе истосковавшегося мужа. Мария всё поняла и лукаво улыбнулась, довольная своей властью над супругом.

— Как Василиса? — спросил Хитрово. — Здорова ли?

— Она рядом, — сказала Мария и крикнула. — Дунька, приведи Василису!

Богдан Матвеевич с волнением ждал появления дочери. Их первый ребёнок, тоже девочка, умерла от оспенного поветрия несколько лет назад.

— Подойди к отцу, — Мария слегка подтолкнула Василису, которая уцепилась за подол её летника. Дочери было всего четыре года, и от отца она отвыкла, да и раньше видела его не часто, почти всё время он был на службе во дворце.

Богдан Матвеевич взял дочь на вытянутые руки, вгляделся в настороженное личико: она обещала стать похожей на мать, такая же большеглазая, волосы с золотым отливом.

— Что, дочка, подзабыла отца?

— Нет. А почему от тебя дымом пахнет?

Хитрово рассмеялся, в дороге он ночевал в курных избах, и его одежда пропахла дымом от бездымоходных крестьянских печей.

— Я тебе, Вася, подарок привёз с черты.