Ссора двух братьев несколько испортила настроение Карелину. Из дальнейшей беседы с Якши-Мамедом он сделал вывод, что оба сына Кията спорят о престолонаследии. Хоть и не велика власть стать обладателем Дарджи, Челекена и атрекских угодий, но чего желать большего, живя на этом скудном пустынном острове. Размышляя о ханских сыновьях, Григорий Силыч отдавал предпочтение Якши-Мамеду. И не только потому, что он более интеллектуален — хорошо знает русский язык и манеры обхождения, но и по той причине, что выглядит энергичнее и предприимчивее младшего братца. «Мне нужен такой джигит, — думал Карелин, неприметно разглядывая Якши-Мамеда и взвешивая каждое его слово. — Этот, по всей вероятности, может постоять за себя и своих соотечественников». О самом Кияте Карелин думал так, как думал бы любой другой на его месте: старику восемьдесят два года, не сегодня-завтра навестит его «старая с клюкой» и уведёт в кущи рая.

В ГАСАН-КУЛИ

К середине лета на Атрек начали съезжаться старшины. Каждый день прибавлялось в Гасан Кули несколько юрт. Развьюченные верблюды бродили за кибитками. Босоногие ребятишки ездили на лошадях к реке: поили и купали ахалтекинских красавцев.

Вскоре появились и передовые сотни с Челекена. Понеслась по аулу весть: едет Кият. Атрекцы хлынули на дорогу, к реке, встретить своего патриарха. Увидели его во главе сотни джигитов. Он ехал на белом коне. Рядом с ним сердар Махтумкули. Вид у предводителей был суровый. И хотя Кият кланялся встречающим толпам и даже улыбался, все понимали — он не в духе: никогда ещё так не оскорбляли его своим невниманием урусы. Начальник экспедиции даже не заехал к нему на Челекен.

Спешились возле белой восьмикрылой юрты Кадыр-Мамеда. Джигиты, ведя коней в поводу, разбрелись по всему порядку. Женщины и дети встречали воинов радушными возгласами, привязывали лошадей, поливали на руки из кумганов. Кият-хан с сердаром, раздевшись, тоже совершили омовение и, войдя в юрту, устало повалились на ковёр, подоткнув под локти подушки. Атеке побежал хлопотать о чае и обеде. Но всюду уже дымились казаны и тамдыры. Женщины торопливо метались возле печей, покрикивая друг на друга. Не успели ещё Кияту и его верному сердару чай подать — в кибитку вошла наряженная Кейик-ханым.

— Ну вот и пришла пора, потянуло тебя к родным дымам, — заговорила она без робости и смущения. — Урусы, однако, не очень благоволят к тебе. Стар стал.

«Вот она, истинная причина отчуждения, — с неприязнью подумал Кият. — Именно старость. И открывает мне эту истину, как всегда, эта мудрая ведьма Кейик». Ему захотелось прогнать её.

— Кадыр-Мамед где? — спросил он сердито.

— С Санькой везде ездит. Сети пропавшие ищет» — усмехнулась старуха.

— Ладно, ханым, иди скажи людям, чтобы нашли его, — приказал он и взял с ковра пиалу с чаем.

Кейик, недовольная, вышла.

Кадыр-Мамед приехал вечером, когда хан принимал гостей. Высокий, чуть сутулый, буркнув «салам», запыхтел, снимая с ног сапоги. Кият и его люди примолкли, наблюдая, как он копошится у килима.

— Что, сынок, от волков бежал? — спросил добродушно хан.

— От волков бы отмахнулся, — отозвался Кадыр.

— Кто же тебя так напугал, что и отмахнуться не мог?

— Хм, н-да, — промямлил Кадыр-Мамед. — Прав ты, отец, когда говоришь: «Если завёлся один глупый в семье, зови аллаха на помощь!» Не сочти за неучтивость, но виноват во всём Якши-Мамед.

— В чём опять его вина? — насторожился Кият-хан.