— В чём опять его вина? — насторожился Кият-хан.

— Не знаю, отец, бранить его или жалеть, но посуди сам. Ты ждёшь к себе этого русского, а Якши-Мамед говорит ему: «Не спеши, Силыч, успеем на Атрек… Давай я тебя сперва со своими друзьями каджарами познакомлю»… И знакомит со всеми. В горы недавно отправились. Остановились у Сатым-бека — купили быка. Остановились у Гамза-хана — жену его молодую вылечили. В Эшрефе закупили мясо, рис, фрукты и целую арбу огурцов. Люди мои говорят, сами видели, как Якши-Мамед торговал рис для русских. А потом, по просьбе Карелина, отправился искать этих четырёх музуров. А ведь сам их украл! Наглости его нет предела, отец!

— Постой, постой, — перебил его Кият. — О каких украденных музурах говоришь?

— О тех, которых Якши стащил у Мир-Багирова в отместку за рыбу, вот о каких! Конечно, случай обычный, но рассуди, отец, что теперь думает о туркменах Карелин, если мы на его глазах тащим подданных русского царя?

Кият-хан тяжело засопел. Опершись на плечо Махтумкули-хана, поднялся на ноги, пошарил руками и взял стоявшую у терима трость.

— Где он сейчас, этот ублюдок?

— Не знаю, отец…

— Вот она, уважаемые, причина причин — почему Карелина до сих пор здесь нет, — выговорил Кият со злобой и опять обратился к сыну: — Когда Якши-Мамед утащил музуров, кто с ним был, знаешь?

— Овезли, кто же ещё!

— Махтумкули, Булат, — задыхаясь, выговорил хан. — Приведите сюда этого Овезли!

Пока ходили за виновником, Кият-хан стоял во дворе и с тоской смотрел в сторону моря. Он думал о старшем сыне. Он видел в нём предателя и врага, причину всех своих бед. Он думал: что же с ним сделать, чтобы не стоял на большой дороге камнем преткновения? Тем временем приближённые Кията выволокли Овезли из его кибитки и пригнали к белой юрте. Его подняли с постели. Он был в рубахе, балаках и босиком. Овезли сообразил, чего от него хотят, и решил прикинуться невинным ягнёнком.

— Где урусы?! — взревел Махтумкули-хан, вталкивая его в кибитку.

— Урусы где? — тише, но ещё злее повторил Кият. — Музуры где, сын шайтана?

— Какие музуры, хан-ага? — удивился Овезли, и тут Кият замахнулся и хрястнул по плечам рыбака своей тяжёлой тростью. Виновник присел на корточки, но тут же получил удар пинком и отлетел к килиму. Булат-хан зашарил руками, схватился за нож, но вовремя опомнился: достал из кушака наскяды и принялся ею колотить Овезли по спине. Тот стонал, скрежетал зубами и упрямо твердил: «Какие музуры?»

— Пристрели эту собаку, — устало сказал Кият, посмотрев на сердара.

Овезли понял — дальше препираться и скрывать бесполезно.

— В Чате они, хан-ага, в Чате, — быстро-быстро заговорил он.

— Ну вот, так бы и давно, — успокоенно произнёс Кият и распорядился: — Махтумкули, скажи своим джигитам, пусть едут с этим дурачком в Чат и привезут сюда русских музуров.

Почти всю ночь провёл старик в думах о старшем сыне и обстановке на побережье. Теперь он уже не сомневался, что дело портит Якши-Мамед. Судя по всему, из туркмен — он главный на русском корабле. И не соврал средний сын, сказав, что змеёныш знакомит царского человека с персидскими беками и вали. Теперь ему это нужно. Теперь и тесть у него, и жена— из продавшихся персам. Но не бывать тому, чтобы после Киятовой смерти этот ублюдок завладел властью! Вах, как он в нём ошибся! И поутру, когда Кия-ту сообщили, что корабли Карелина выплыли из Астрабадского залива и остановились на Гургене, хан уже не сомневался, что и эта остановка — по просьбе старшего сына.