Забыл ее имя и лик.

         Обиду мою

         На болоте

         Оплакал рыдальщик-кулик.

         Бедна наша родина кроткая

         В древесную цветень и сочь,

         И лето такое короткое,

         Как майская теплая ночь.

         Заря холодней и багровей.

         Туман припадает ниц.

         Уже в облетевшей дуброве

         Разносится звон синиц.

         Мой мельник вовсю улыбается,

         Какая-то веселость в нем.

         «Теперь мы, Сергуха, по зайцам

         За милую душу пальнем!»

         Я рад и охоте…

         Коль нечем

         Развеять тоску и сон.

         Сегодня ко мне под вечер,

         Как месяц, вкатился Прон.

         «Дружище!

         С великим счастьем!

         Настал ожидаемый час!

         Приветствую с новой властью!

         Теперь мы всех р-раз – и квас!

         Без всякого выкупа с лета

         Мы пашни берем и леса.

         В России теперь Советы

         И Ленин – старшой комиссар.

         Дружище!

         Вот это номер!

         Вот это почин так почин.

         Я с радости чуть не помер,

         А брат мой в штаны намочил.

         Едри ж твою в бабушку плюнуть!

          Гляди, голубарь, веселей!

         Я первый сейчас же коммуну

         Устрою в своем селе».

         У Прона быт брат Лабутя,

         Мужик – что твой пятый туз:

         При всякой опасной минуте

         Хвальбишка и дьявольский трус.

         Таких вы, конечно, видали.

         Их рок болтовней наградил.

         Носил он две белых медали

         С японской войны на груди.

         И голосом хриплыш и пьяным

         Тянул, заходя в кабак:

         «Прославленному под Ляояном

         Ссудите на четвертак…»

         Потом, насосавшись до дури,

         Взволнованно и горячо

         О сдавшемся Порт-Артуре

         Соседу слезил на плечо.