Изменить размер шрифта - +
Впрочем, пусть Порпорино споет нам что-нибудь взамен, чтобы мы не ушли

под этим тяжелым впечатлением.
     Порпорино повиновался и превосходно спел две вещицы. Король похлопал ему, публика сделала то же, и представление окончилось. Зрители стали

расходиться, а король в сопровождении Пельница прошел за кулисы, в уборную примадонны.
     Когда актрисе становится дурно во время исполнения роли, далеко не вся публика сочувствует ее беде; сколько бы любитель музыки ни обожал

своего кумира, к его жалости всегда примешивается такая доля эгоизма, что он куда более огорчен потерей собственного удовольствия, нежели

страданиями и тревогами самой жертвы. Некоторые чувствительные женщины, как говорили в то время, оплакивали сегодняшний несчастный случай

следующим образом:
     - Бедняжка! Должно быть, она только собралась начать трель, как вдруг у нее запершило в горле, и, побоявшись не вытянуть ее, она предпочла

упасть в обморок.
     - А мне кажется, она не притворялась, - сказала другая дама, еще более чувствительная. - Люди не падают наземь с такой силой, если не

больны по-настоящему.
     - Ах, почем знать, моя милая? - подхватила первая. - Хорошая актриса умеет падать, как ей вздумается: она не боится причинить себе немножко

боли. Ведь это так нравится публике!
     - Что такое стряслось сегодня с этой Порпориной? - спрашивал Ламетри маркиза д'Аржанса в другом конце вестибюля, где толпились, уходя,

великосветские зрители. - Уж не поколотил ли ее любовник?
     - Не говорите так о прелестной, добродетельной девушке, - возразил маркиз. - У нее нет любовника, а если бы даже и был, то она никогда не

заслужит с его стороны подобного оскорбления, разве только он последний негодяй.
     - Ах, простите, маркиз! Я и забыл, что говорю с доблестным защитником всех актрис театра - бывших, настоящих и будущих! Кстати, как

поживает мадемуазель Кошуа?
     - Дорогая моя, - говорила в это же самое время, сидя в карете, принцесса Амалия Прусская, сестра короля, аббатиса Кведлинбургская,

постоянной своей наперснице, прекрасной графине фон Клейст, - заметила ли ты, как волновался брат во время сегодняшнего приключения?
     - Нет, принцесса, - ответила госпожа Мопертюи, старшая домоправительница принцессы, добрейшая, но весьма недалекая и весьма рассеянная

особа, - я ничего не заметила.
     - Да не с тобой говорят, - ответила принцесса тем резким и решительным тоном, какой придавал ей иногда такое сходство с братом. - Где тебе

что-нибудь заметить! Лучше посмотри-ка на небо и сосчитай, сколько там сейчас звезд. Мне надо кое-что сказать графине фон Клейст, и я не хочу,

чтобы ты нас слышала.
     Госпожа де Мопертюи добросовестно заткнула уши, а принцесса, наклонясь к сидевшей напротив госпоже фон Клейст, продолжала:
     - Говори что угодно, а по-моему, впервые за пятнадцать или даже за двадцать лет, словом, с тех пор, как я научилась наблюдать и понимать,

король влюблен.
     - Ваше королевское высочество говорили то же самое в прошлом году по поводу мадемуазель Барберини, а его величество король и не думал в нее

влюбляться.
     - Не думал! Ошибаешься, деточка. Так много думал, что когда молодой канцлер Коччеи женился на ней, брат целых три дня злился, как никогда в

жизни, хотя и скрывал это.
     - Но ведь вашему высочеству хорошо известно, что его величество терпеть не может неравных браков.
Быстрый переход