Изменить размер шрифта - +
Кровообращение нарушено, и все жизненные функции как бы приостановлены. Кожный

покров похолодел.
     - В самом деле, - сказал король, взяв руку молодой девушки. - Взгляд остановился, губы побледнели. Дайте ей выпить гофманских капель, черт

побери! Я опасался, что это притворство, но вижу, что ошибся. Девушка тяжело больна. Она не зла и не капризна, вы согласны со мной, господин

Порпорино? Может быть, кто-нибудь огорчил ее нынче? У нее ведь не может быть врагов, правда?
     - Государь, это не актриса, - ответил Порпорино. - Это ангел.
     - Ни больше, ни меньше! Уж не влюблены ли вы в нее?
     - Нет, государь, я питаю к ней безграничное уважение и люблю как сестру.
     - Благодаря вам обоим и богу, который перестал проклинать актеров, мой театр скоро превратится в школу добродетели. Ага, вот она приходит в

себя. Порпорина, вы не узнаете меня?
     - Нет, сударь, - ответила Порпорина, растерянно глядя на короля, который легонько ударял ее по рукам.
     - Кажется, она бредит, - сказал король. - Вы никогда не замечали у нее приступов эпилепсии?
     - О нет, ваше величество, никогда! Это было бы ужасно, - ответил Порпорино, задетый бесцеремонностью, с какою король говорил о

замечательной актрисе.
     - Нет, нет, не пускайте ей кровь, - сказал король, отталкивая врача, который собирался вооружиться ланцетом. - Я не могу спокойно видеть,

как льется невинная кровь, когда это происходит не на поле битвы. Вы, лекари, не воины - вы просто убийцы! Оставьте ее в покое. Дайте ей

воздуху. Порпорино, не позволяйте пускать ей кровь - это может ее убить. Ведь эти господа ни перед чем не останавливаются.
     Поручаю ее вам, Пельниц! Отвезите ее домой в своей карете. Вы отвечаете мне за нее. Это самая великолепная певица из тех, что были у нас до

сих пор, и нам не скоро удастся найти такую же. Кстати, а что вы споете мне завтра, Кончолини?
     Спускаясь с лестницы театра вместе с тенором, он говорил уже о другом, затем отправился ужинать во дворец, где в столовой уже сидели

Вольтер, Ламетри, д'Аржанс, Альгаротти и генерал Квинт Ицилий.
     Фридрих был жесток и глубоко эгоистичен. При всем том он бывал порой великодушен и добр, а иной раз даже нежен и отзывчив. И это отнюдь не

парадокс. Все знают страшный и в то же время пленительный характер этого многогранного человека, эту сложную натуру, которая была полна

противоречий, как у всех сильных людей, если они к тому же облечены неограниченной властью и ведут бурную жизнь, способствующую развитию всех их

недостатков и достоинств. За ужином, поддерживая язвительно-остроумную, пересыпанную тонкими, а иногда и грубоватыми шутками беседу с этими

милыми друзьями, которых он совсем не любил, с этими умными людьми, которыми он отнюдь не восхищался, Фридрих внезапно впал в задумчивость и

после нескольких минут молчания сказал, вставая из-за стола:
     - Продолжайте беседу, я слушаю вас.
     С этими словами он уходит в соседнюю комнату, берет шляпу и шпагу, делает пажу знак следовать за собой и исчезает в глубине длинных

коридоров и потайных лестниц своего старого дворца, меж тем как гости, полагая, что он находится где-то поблизости, по-прежнему взвешивают

каждое слово и не осмеливаются сказать друг другу ничего такого, чего бы не мог слышать король. Впрочем, все они до такой степени (и не без

основания) не доверяли друг другу, что в любом уголке прусской земли ощущали реявший над ними призрак грозного и коварного Фридриха.
Быстрый переход