-  Что вы делаете! - испугано, воскликнула я. - Я не там, я здесь!

    -  Вот грех-то, какой, видать ошибся, - покаянно сказал он. - И что это со мной!

    -  Так вы на меня все-таки немного смотрите, а то, как же поливать не глядя! - сгоряча, сказала я и тут же прикусила язык.

    Иоаким Прокопович сделал над собой заметное усилие, повернул голову, определился, где я стою и, опустив глаза, разом вылил на меня весь ковш. Вода была чуть теплая, после дневной жары в самый раз. Я едва успела смочить ладонями грудь и живот, как у него снова нужно было просить воду, а он стоял как истукан с пустым ковшиком в опущенной руке.

    -   Какая она оказывается, смешная,  - размышлял, между тем, Ломакин, - я всегда считал, что бабы совсем другие, толстые и в складках. А эта такая аккуратненькая, гладенькая…

    -  Иоаким Прокопович, полейте, пожалуйста, еще, - попросила я, - только лейте медленно, а то я не успеваю мыться. И смотрите, что делаете. Все равно вы меня уже видели!

    -  Я как-то, простите, Алевтина Сергеевна, этого никак не пойму. Она, конечно, вода и прочее, стекает или как-нибудь по-другому, - бормотал он, опять зачерпывая воду. - Я как-то такое первый раз и не всегда…

    -  Ладно, лейте, чего уже там, - смиренно сказала я, - а то у нас весь пол будет мокрым.

    -  Я стараюсь, однако не всегда, не судите строго, - совсем заговорился он, так что мне стало его жалко, и тонкой струйкой начал лить мне воду на голову.

    Вот какая она, оказывается!  - думал он, незаметно меня рассматривая. - И все у нее такое округлое и плавное. Одним словом, Божье творение. Мне бы ее только погладить, вот было бы, наверное, славно!

    -  Теперь лейте на спину, - попросила я, поворачиваясь.

    А сзади то, как она хороша, чисто, чисто…  - он попытался придумать сравнение, не сумел и сравнил, как привык, обычно, - …чисто, Божья благодать.

    Если говорить честно, слышать такое мне было приятно. Думаю, многие женщины меня поймут и не осудят. Ведь все, что происходило, было совсем невинно. Иоаким Прокопович ни о чем таком даже не думал, ну, а я уж тем более. Он просто мной любовался, а я ему не мешала.

    Смыв с себя пот, я спросила:

    -  У вас есть мыло?

    Ломакин засуетился, опустил ковш в ведро и метнулся к своему дорожному багажу.

    -  Как же-с, я всегда все с собой вожу, мало ли в какое дикое место попадешь, - говорил он, разбрасывая свои вещи. - Есть, знаете ли, места, где вообще ничего нет. Вот оно, нашлось. Мыло у меня, Алевтина Сергеевна, преотменное!

    Я приняла в руку душистый кусок и принялась намыливаться. Ломакин уже не скрываясь, любовался мной, как-то даже не отрывая взгляда и не моргая. Мне от такого пристального внимания, стало неловко и чтобы его как-то отвлечь, я попросила:

    -  Вы мне не поможете вымыть спину?

    Иоаким Прокопович открыл рот, что бы ответить, но слова у него застряли где-то в горле, так что он смог только пискнуть. Он разом вспотел еще сильнее, чем давеча в душной карете. Я уже была не рада, что его попросила, хотела отказаться, но он уже вынул у меня из руки скользкий кусок и начал водить им по спине. Рука у него была большая, шершавая, но и нежная. Мне невольно вспомнился муж, но и руки, и мысли у них были совсем разные. Я представила, чем бы уже все кончилось, будь на месте Ломакина Алеша…

    Иоаким Прокопович добросовестно намыливал мне спину, даже не помышляя о том, чтобы попасть рукой куда-нибудь не туда, куда следует.