Негоже Владыке стоять столбом поперек дороги (тьфу ты, чуть не подумал - столбовой дороги!) и хлопать ресницами. Особенно когда ни то ни другое ему не положено. Это Шива у нас Столпник, как прозвали грозного Разрушителя упыри из его замечательной свиты - прозвали якобы за высочайший аскетизм, а на самом деле за некую часть тела, которая у сурового Шивы и впрямь столбом стоит с утра до вечера, а потом с вечера до утра!

    Еще и веселятся на своих кладбищенских посиделках: «Милость Шивы - это вам не лингам собачий!» И уж совсем от смеху корчатся, когда кто-нибудь из свежих покойничков интересуется: что означает на жаргоне пишачей этот самый лингам?

    Им, упырям, хорошо: хочешь - моргай, не хочешь - не моргай…

    И вот тут-то появилась она. Та самая женщина, на которую я поначалу даже не обратил особого внимания. И не только потому, что, погрузившись в размышления, не заметил ее приближения. Уж больно непохожа была она на безликих красавиц апсар. Стройная, но в меру, миловидная, но опять же в меру, одетая в простенькое бледно-желтое сари, она шла по обочине дороги, неся на голове высокогорлый кувшин, - и из треснувшего донца тяжко шлепались наземь капли воды.

    Так и тянулись за ней быстро высыхающей цепочкой. Будто утята за сизокрылой мамашей.

    -  Эй, красавица! - улыбнувшись, бросил я, на миг забыв о Матали и сегодняшних несуразностях. - Кому воду-то несешь? Гляди, вся вытечет, придется заново ноги бить!

    Женщина остановилась рядом со мной, ловко опустила кувшин к своим ногам и посмотрела на меня. Этот взгляд я запомню навсегда - еще никто не смотрел на Владыку Тридцати Трех подобным образом. Спокойно, приветливо, словно на старого знакомого, с каким можно посудачить минуту-другую, отдыхая от тяжести ноши, а потом так же спокойно распрощаться и двинуться своим путем - разом забыв и о встречном, и о разговоре.

    И еще: в удлиненных глазах женщины с кувшином, в голубых озерцах под слегка приспущенными ресницами, не крылась готовность отдаться немедленно и с радостью.

    -  Ты не апсара, - уверенно сказал я, с трудом удерживаясь от странного желания прикоснуться к незнакомке.

    -  Я не апсара, Владыка, - легко согласилась она, и бродяга-ветер взъерошил темную копну ее волос, как незадолго до того делал это с моими.

    Капли, вытекающие из кувшина, впитывались землей - одна за другой, одна за другой, одна…

    Слезы приветливых голубых глаз.

    -  Я тебя знаю?

    -  Конечно, Владыка. Каждый день я хожу мимо тебя с этим кувшином, но ты, как истинный Миродержец, не замечаешь меня.

    -  Как тебя зовут?

    Спрашивая, я случайно заглянул в ее кувшин: он был полон, по край горлышка, словно не из него без перерыва бежала вода.

    -  Меня зовут Кала, Владыка.

    Кувшин ручным вороном вспорхнул на ее плечо, и цепочка капель потянулась дальше - к моему дворцу от границы Обители Тридцати Трех.

    Уходящая, женщина вдруг показалась мне невыразимо прекрасной.

    Чуть погодя я двинулся следом.

    Она была права. Я действительно никогда раньше не обращал внимания на Калу-Время. Как любой из Локапал. Но сегодня был особенный день.

    Присев, я коснулся земли в том месте, куда впиталась капля влаги из кувшина Калы, одна из многих.

    Земля была сухой и растрескавшейся.

    Глава II

    ГРОЗА В БЕЗНАЧАЛЬЕ

    1

    Террасы и балконы, переходы и залы превращались в пустыню при моем появлении.