|
Время отмерено ему так скупо! 3 Сегодня ночью он выдержал один из самых изнурительных допросов. Подняли его с койки около полуночи, и он был еще в кабинете, когда во дворе грохнул залп, вслед за которым, как обычно, прозвучал менее громкий одиночный выстрел. Франк посмотрел в окно и заметил, что уже светает. В этот раз он чуть не сорвался, что случалось с ним крайне редко. У него действительно сложилось впечатление, что допрос затягивают только ради затяжки, вопросы задают наугад, о чем попало. Речь зашла между прочим и о главном редакторе Ресле. Франк ответил, что не знает его: разговаривал лишь однажды. - Кто вас познакомил? Опять Кромер! Было бы куда проще и легче откровенно назвать его, тем более что, судя по всему, он постарался скрыться в недосягаемом для оккупантов месте. С Франком говорили о людях, которых он не знает. Показывали фотографии. Одно из двух: либо его хотят вымотать, чтобы сломить, либо думают, что ему известно много больше, чем на самом деле. Когда он вышел из кабинета, в воздухе пахло рассветной свежестью с привкусом дыма, поднимавшегося над крышами квартала. Видел ли Франк окно распахнутым? Трудно понять. Видеть-то видел, но во сне или наяву - на это он не мог бы ответить, если бы, например, пожилой господин задал ему такой вопрос. Тем не менее он убежден, что глаза у него были открыты. Ничего он больше не понимает. Но его опять срывают с койки. Он идет следом за штатским и впереди солдата, а вокруг, словно стена, стоит стук двух пар каблуков. Франк еще не проснулся. Это успеется: обычно его заставляют ждать. Однако сегодня они без остановки пересекают приемную и входят в кабинет. В кабинете Лотта и Минна. Не посмотрел ли он на них с недовольным видом? Франк не отдает себе отчета, так это или не так. Он видит, что мать вскинулась, открыла рот, словно собираясь крикнуть, но сдержалась и лишь выдохнула с необъяснимой для него жалостью: - Франк... Ей приходится уткнуться в один из своих кружевных платочков; у нее страсть слишком сильно душить их. Минна не шевельнулась, не сказала ни слова. Она побелела, выпрямилась, и на щеках у нее Франк ясно различает слезы. Он забыл, что у него не хватает зубов, отросла борода и веки, должно быть, красные, а пиджак давно похож на мятую тряпку. Сменить рубашку он тоже не удосужился. Очевидно, это и расстроило женщин. Его - ничуть. Он теперь почти так же невозмутим, как пожилой господин. С первого взгляда заметил, что туалет матери выдержан в серо-белых тонах. Это давняя ее мания, которой она поддается всякий раз, когда хочет выглядеть поутонченней. Примерно так же она одевалась, навещая его в коллеже: и уже тогда носила светлые вуалетки, хотя мода на них еще не вернулась. Он нее приятно пахнет - чистотой и рисовой пудрой. Значит, приехала из дома. В тюрьме она не могла бы так тщательно следить за собой. Зачем она приволокла с собой Минну? Поглядеть на них - ни дать ни взять мамочка с юной кузиной, наносящие визит молодому человеку. Минна, в синем английском костюме и белой блузке, почти ненакрашенная, действительно смахивает на добропорядочную барышню. Она похудела. Франк ищет глазами чемодан, где должна лежать передача, но чемодана в кабинете нет. |
