|
Весь его вид убеждает, что материальной стороне жизни значения он не придает. Интересно все-таки, когда он спит, ест, бреется? Франк ни разу не видел его свежевыбритым. И тем не менее даже посреди допроса он вдруг вытаскивает из кармана кисет свиной кожи, из жилетного кармана - книжечку папиросной бумаги. Он педантичен. Операция длится до отчаяния долго, и во время нее жизнь как бы замирает. Тоже уловка? Этой ночью, заканчивая допрос под самое утро, пожилой господин заговорил с Франком о Берте. Как всегда, пуская в оборот новое имя, он сделал это внезапно. Фамилию Берты не упомянул. Впечатление было такое, словно пожилой господин - завсегдатай дома Фридмайеров или нечто вроде главного инспектора Хамлинга, для которого делишки Лотты не представляют секрета. - Почему Берта ушла от вас? Франк научился выигрывать время. Не для этого ли он и находится здесь? - От меня она не уходила. Она ушла от моей матери. - Не все ли равно? - Нет. Я не вмешиваюсь в дела своей матери. - Но вы спали с Бертой. Здесь все знают. Чтобы узнать то, что знают здесь, пришлось допросить Бог весть сколько человек, истратить Бог весть сколько часов и сил на вызовы и хождения! - Вы же спали с Бертой, не так ли? - Бывало. - Часто? - Что вы понимаете под словом "часто"? - Один, два, три раза в неделю? - Трудно сказать. Как когда. - Вы любили ее? - Нет. - Но спали с ней? - При случае. - И разговаривали тоже? - Нет. - Спали вместе и не разговаривали? Когда Франка выводят на такие темы, его подмывает ответить непристойностью. Как в школе. Но учителю не говорят непристойностей. Пожилому господину - тем более. Сальностями его не проймешь. - Скажем так: я обходился минимальным количеством слов. - То есть? - Затрудняюсь уточнить. - Вам не доводилось рассказывать ей, что вы делали в течение дня? - Нет. - Ни расспрашивать ее, что делала она? - Подавно. - Вы не говорили о мужчинах, которые спали с ней? - Я не ревновал. Вот в таком тоне. Конечно, надо учитывать, что пожилой господин старательно выбирает слова и взвешивает их, прежде чем произнести, а это требует времени. Письменный стол у него американский, монументальный, с множеством отделений и ящиков. Все они набиты какими-то никчемными с виду бумажками, которые пожилой господин в нужный момент извлекает из разных мест и бегло просматривает. Франку известно, что это за бумажки. Здесь нет письмоводителя. Его ответы никто не фиксирует. У обоих штатских, по-прежнему стоящих возле двери, нет ни авторучек, ни карандашей. Франк не слишком удивился бы, если б обнаружилось, что они не умеют писать. Пишет сам пожилой господин - неизменно на клочках бумаги, обрывках старых конвертов, неисписанных нижних полях писем и циркуляров, которые тщательно обрезает. Почерк у него микроскопический, невероятно убористый и понятный только ему самому. Раз в его ящиках лежит клочок бумаги, где речь идет о Берте, это означает, что толстуха тоже была на допросе. |
