Музыка должна быть, подобно математике, наукой. Ее нельзя смешивать с драмой, романтизмом или чем-то еще, кроме эмоций, рожденных самим звуком и не имеющих ничего общего с идейным замыслом.

Я всегда знал это в глубине души... Музыка должна быть Абсолютной.

Нет, я не утверждаю, что смогу воплотить идеал. Создание чистого звука, не несущего идеи — удел избранных.

Я создам музыку Машин. То, как это будет выглядеть на сцене, решать тебе. Сейчас эра хореографии, и хореография вскоре достигнет таких высот, о которых мы даже не подозреваем. Так что визуальную сторону своего пока еще не созданного шедевра я мысленно оставляю за тобой. Но, возможно, никакого шедевра я вообще не создам.

Музыка должна быть четырехмерна — тембр, высота тона, соответственная им сила звука и периодичность.

Не думаю, что даже сейчас мы в достаточной мере оценили Шёнберга. Его ясную беспощадную логику, являющуюся духом нашего времени. Он, и только он, оказался достаточно смел, чтобы попрать традиции и докопаться до сути, до Правды.

Для меня он — единственный авторитет. Даже его систему написания партитуры вскоре должны будут принять. Это совершенно необходимо, если мы хотим, чтобы партитуру мог прочесть каждый.

В чем я с ним не согласен, так это в пренебрежении к инструментам. Он боится стать их рабом. Он заставляет их служить ему, хотят они того или нет.

Я буду лелеять мои инструменты... Я буду давать им то, что им надо — то, чего им всегда не хватало...

Черт побери, Себастиан, что же это за странное явление — Музыка? Я понимаю все меньше и меньше...

Я знаю, что еще ничего не написал. Я был занят. Проводил эксперименты. Искал средства выражения для Безымянного Зверя. Другими словами, создавал инструменты. Металлы — это так интересно! В настоящее время я работаю со сплавами.

Что за увлекательная штука — звук...

Джейн передает тебе привет.

На твой вопрос я отвечаю — нет, я не думаю, что когда-нибудь уеду из России, даже для того, чтобы посетить твой новый оперный театр, спрятавшись за своей бородой! Она стала еще более варварской и красивой с тех пор, как ты ее видел — густая, длинная! Я теперь настоящий славянский бородач!

Но несмотря на весь свой неузнаваемый облик, я остаюсь здесь, остаюсь до тех пор, пока меня не прикончит какая-нибудь банда или одичавшие дети.

Только что узнал, Джо страшно больна может умереть без средств в Нью-Йорке, мы с Джейн отплываем на «Великолепном», скоро увидимся в Лондоне.

Глава 5

— Себастиан!

Джо вскочила на постели и тут же слабо опустилась обратно. Она смотрела на него во все глаза и не могла поверить. Себастиан, в большой шубе, всеведущий и спокойный, невозмутимо улыбался, глядя на нее сверху вниз.

На его лице не осталось ни тени той муки, которая пронзила его при взгляде на нее. Джо — бедная маленькая Джо.

Ее волосы отросли, они были заплетены в две тоненькие косички, перекинутые через плечи. Лицо страшно осунулось, щеки горели ярким чахоточным румянцем. Кости на плечах проступали сквозь рубашку.

Она была похожа на больного ребенка. Что-то детское сквозило и в ее удивлении, и в радости, и в нетерпеливых вопросах.

Сиделка ушла. Себастиан присел у постели и взял Джо за тоненькую руку.

— Вернон телеграфировал мне. Я не стал его дожидаться. Сел на первый же корабль.

— Чтобы приехать ко мне?

— Конечно.

— Милый Себастиан!

Ее глаза наполнились слезами.