В те дни, когда у них с Малкольмом все было хорошо и он был нежен, щедр и весел, Вероника ощущала столь сильное счастье, что это было похоже на истерику.

Но когда все становилось плохо, когда он отдалялся от нее, снова пах чужими духами, надолго пропадал из дома, Вероника погружалась в черную депрессию, от которой спасалась таблетками пополам с алкоголем.

Конечно, она пыталась вырваться из этого порочного круга. Ходила на групповую терапию, где другие женщины, точно так же попавшие в болезненную зависимость от разрушительных отношений, по кругу говорили одно и то же. Несколько раз Вероника убегала из дома посреди скандала, дважды – среди ночи. Она блуждала по Бристолю, спрашивая себя: где же ее место в этом мире?

Однажды она ушла от Малкольма на целых два месяца, и все это время буквально корчилась от боли.

Ломка была как у наркомана со стажем, до того ей хотелось прикоснуться к нему, обнять, вернуть себе снова.

Чтобы хоть как то сбросить невыносимое напряжение, Вероника купила дешевый лэптоп и выплеснула в слова все чувства, которые терзали ее. Она писала как сумасшедшая, во время смен в салоне проката, в задрипанной комнатке мотеля, в парке, везде.

Дописав свою историю и поставив в ней точку, Вероника взвыла от обиды – вся эта писанина нисколько не помогла.

Ей по прежнему хотелось обратно к Малкольму, назад в свою ужасную и деструктивную жизнь. Была ли это тяга к саморазрушению, привычка или извращенное понимание любви, Вероника не знала. Но она бежала в их крохотный домик – где на кухне было не развернуться, где ванная комната проигрывала сражение плесени, где из дивана торчали пружины – так быстро, что в боку закололо.

И нашла Малкольма в таком же ужасающем состоянии, в каком находилась сама.

Они протрахались двое суток и едва не умерли от истощения и голода, а потом все началось заново.

За одним исключением – у них появились деньги.

Малкольм нашел ее дневник, принявший форму пухлого романа, и отправил в издательство.

И вдруг страсть и боль Вероники, ее неврастеническая привязанность, ее пошлые откровения, тошнотворные подробности, постыдные описания, взаимные оскорбления, бурные примирения, ее крик, почти вой, о помощи – захватили нацию. Книга стала бестселлером, скучные домохозяйки, в чьей жизни не было места подобным безумствам, читали ее запоем.

Были какие то премии и даже экранизация, и хлынувший поток денег сделал жизнь Вероники еще более невыносимой.

Теперь у нее были особняк и кадиллак, а Малкольм закатывал безумные вечеринки, на которых появлялся, подобно Фредди Меркьюри, в образе короля. Дом захватили оргии, фонтаны с шампанским, полуголые красотки, всевозможные прилипалы и подпевалы, и тогда Вероника купила крысиного яду.

Сначала она не могла определиться, кого хочет отравить сильнее: себя или его. Но потом пришло решение – сначала она убьет Малкольма, а потом наложит руки на себя. Они станут гребаными Ромео и Джульеттой.

Но все вышло не так, как Вероника планировала.

Стоя возле могилы Малкольма Смита, Тэсса спрашивала себя: а это вообще нормально, что покойники творят что хотят?

– Он здесь, – уже в третий, наверное, раз, повторила она разъяренной вдове, – просто… не хочет выходить.

– Что значит – не хочет? – опешила Вероника. – Как это – не хочет? Это неприемлемо! Я буду жаловаться! Я заплатила большие деньги за то, чтобы мой муж являлся передо мной по первому требованию – в любую ночь! Каждую ночь!

– Да, это совершенно неприемлемо, – согласилась Тэсса задумчиво. Надо бы написать в своем завещании, чтобы ее не вздумали хоронить на подобном кладбище.