– Да, пожалуйста, – кивнул Майкл.

Элина протянула роскошный янтарный ломоть, и Майкл опустил мед в кружку. Осознав свою ошибку, он попытался выловить тающие куски воска, потом махнул рукой. Элина добродушно рассмеялась и села.

– Мне очень неспокойно, – сказал она. – Хенрик говорит, вы попали сюда не так, как все остальные.

Майклу не хотелось повторять свою историю, и он решил перехватить инициативу.

– А как вы сюда попали?

– Элина была очень способной пианисткой, – ответил за нее Саварин.

Она смущенно пожала плечами и, прильнув губами к кружке, поглядела на Майкла.

– Прокофьев, – произнесла она.

– Простите?

– Я играла Прокофьева. Месяц готовилась к выступлению, репетировала третий концерт для фортепьяно. Уставала ужасно. С утра – Бах, а потом весь день – Прокофьев.

Майкл выжидающе смотрел на нее. Она состроила серьезную мину, потом рассмеялась.

– Когда у меня совсем онемели руки, я решила погулять. В голове была одна музыка. Я ее не просто слышала – чувствовала. Всем телом, особенно руками и грудью.

Она коснулась пальцами блузки над соблазнительно покачивающейся левой грудью.

– Как будто меня хватил музыкальный сердечный удар. Понимаете?

Майкл отрицательно покачал головой.

– Ну, в общем, мне стало не по себе. Я вышла из квартиры на лестничную площадку, а под ногами ничего не было, кроме лужи ртути – живое серебро, представляете? И я пошатнулась. Ступила на эту ртуть. А очнулась уже здесь.

Она поставила кружку и вытерла губы пальцем.

– С тех пор не люблю лестниц, хоть и живу на верхнем этаже.

– Это случилось два года назад? – спросил Майкл.

– Примерно. Ну а вы как здесь очутились? Хенрик рассказывал, но я хочу услышать из первых уст.

Уверенность Майкла в себе, приобретенная, как он полагал, за недели тренировок, растаяла в присутствии Элины, такой молодой, свежей, – настоящей живой девушки. Майкл запинался и путался, но худо‑бедно описал свои приключения. Когда он умолк, Элина подошла к оконцу. Пробивавшийся сквозь занавеску свет падал на ее лицо.

– Мы ведь ничего не понимаем в этой жизни, правда? Я решила, тут что‑то вроде чистилища для тех, кто слишком много занимался музыкой и мало бывал в церкви. То есть сначала я так думала. По наивности.

– У многих людей тут на первых порах возникают религиозные фантазии, – заметил Саварин. – Я изучаю это явление.

– Ты все изучаешь.

Маленькая ладонь Элины коснулась руки Саварина. Майкла кольнула ревность.

– Вы из Нью‑Йорка? – проговорил он.

– Из Бруклина. А вы?

– Из Лос‑Анджелеса.

– О Бо‑оже, – протянула она, качая головой. – Чокнутый калифорниец. Я почти ничего не слышала об Арно Валт… как его там? Он когда‑нибудь писал серьезную музыку?

– Для кинофильмов.

– И больше ничего?

– Ну, концерт…

– Забавно, я и об этом ничего не знаю.

– Наверно, дело постарались замять. Из‑за того концерта у Валтири было много неприятностей.

– Да, музыка – это целый мир. И мне кажется, композиторам достается нелегко, даже тяжелее, чем исполнителям. А чем вы сейчас занимаетесь?

– Тренируюсь, – ответил Майкл, не успев как следует подумать.

– Тренируетесь? Для чего?

– Не знаю. – Он сконфуженно улыбнулся.