Собственно, и без стрельбы эти трое могли дать ему прикурить. Преимущество внезапности он уже потерял, а во всем остальном ночные гости превосходили его как минимум втрое. Их первый испуг уже прошел, да и толку от этого испуга было мало: из запертого, наглухо задраенного, как подводная лодка, дома существовал только один выход, и Юрий Филатов, как последний идиот, загораживал этот выход собой.

В темноте глухо возились, скреблись и пыхтели, явно подбираясь к нему со всех сторон. Юрий включил и сразу же выключил фонарь, ударив светом по глазам высокого, как баскетболист, молодого парня с фомкой в одной руке и опасно поблескивающим ножом в другой. Парень зажмурился, издав от неожиданности какой-то невнятный звук; Юрий вслепую врезал ему по сопатке и на этот раз попал; раздался характерный чмокающий звук, под кулаком что-то мокро хрустнуло — скорее всего нос, — парень взвыл и, судя по звуку, влепился спиной в стену, а потом съехал по ней на пол. Пока он падал, Юрий успел ударить ногой туда, где во время короткой вспышки света заметил стоящего в позе стартующего спринтера тучного смуглого здоровяка, еще не старого, но с седыми висками, в запачканной чем-то темным белой рубашке и сбившемся на сторону галстуке. «Где же третий? — пятясь к дверям, подумал Юрий. — Неужто в ауте?»

В это время его полоснули ножом по спине — тоже вслепую, наугад и потому не слишком глубоко, но спину обожгло ледяным холодом; потом стало горячо, и от лопатки вниз по ребрам потекло что-то мокрое и теплое. Юрий резко обернулся, чудом успев перехватить невидимую в темноте руку с занесенным для следующего удара ножом, и, ориентируясь по этой руке, коротко ударил кулаком туда, где должно было находиться солнечное сплетение. Раздался стон, на Юрия пахнуло пивным перегаром, глухо звякнул упавший на керамические плитки пола нож. «Шо ж ты робишь, москалюга?» — сдавленно проговорил взломщик, складываясь пополам. Юрий дал ему по шее, одновременно резко выставив колено, о которое тот со всего маху ахнулся мордой. Юрий оттолкнул его, и он послушно завалился; судя по всему, это был не третий, а уже четвертый — тот, что до сих пор стоял на стреме. Наверное, услышал шум и прибежал…

Тут на Юрия насели со всех сторон, все четверо. Они сопели, хрипели, сдавленно ругались; они были скользкими от собственной крови, потными, озлобленными и чертовски тяжелыми. К тому же это была братва, народ тертый и битый, и драться они умели, и теперь Юрия спасала только темнота, мешавшая им пустить в ход ножи и фомку, — впотьмах они запросто могли нашинковать друг друга и потому орудовали исключительно кулаками и ногами. Юрий тоже не стеснялся, бил в полную силу — руками, ногами, локтями и даже головой. Фонарь он давно потерял; в темноте звенело бьющееся стекло, падала мебель и, перекрывая весь этот беспорядочный шум, раздавался слегка невнятный из-за полученных увечий боевой клич: «Хелло, Долли!»

Через некоторое время стало ясно, что Юрий дерется в основном только с одним противником, остальные только мешали, создавая ненужную толчею. До сих пор этот противник почему-то себя не проявлял, и Юрий сообразил, что это и есть тот самый третий, которого он свалил в начале драки ударом в подбородок. Это делало противнику честь: после такого удара далеко не каждый сумел бы подняться на ноги, да еще и принять самое живое и непосредственное участие в боевых действиях. У парня была по-настоящему крепкая голова, и, как вскоре выяснилось, он неплохо знал бокс. Юрий ощутил это на собственной шкуре и, в свою очередь, дал противнику почувствовать, что тоже кое-что умеет. Он даже начал получать от драки что-то вроде удовольствия, но длилось это, увы, совсем недолго: кто-то, отлетев в очередной раз на пол, случайно наткнулся на оброненный Юрием фонарь и сделал так, что стало светло.