– Поторопиться нужно, – согласился Арьян.

Векула только глянул на него, но настаивать не стал.

Ближе к вечеру на землю опустился грузом пекло, и воздух сделался тяжёлый, раскалённый – не продохнуть. Даже трава, казалось, вяла, только редкий ветерок налетал, дразня жаждущих прохлады кметей да лошадей. Животным хуже всего приходилось, они рьяно хлестали себя хвостами, смахивая впивающихся в шкуры оводов да комаров, будто озверевших от жары. Хотелось уж свернуть к реке да прямо в воду погрузиться. Арьян и на то был готов уже, хоть русло незнакомое, и таких он отродясь сторонился. А когда потянуло душным запахом полыни, цветущим клевером да синей горечавкой, голова кругом пошла и пот покатился градом со лба да по спине. Усталость накатила страшная. Прошли ещё пару вёрст, и коло стало как бы ниже. Кмети выдохнули облегчённо, когда впереди в знойной дымке показались бревенчатые стены острога Излуч.

Излуч стоял на холме среди лиловых кустарников багульника, огибаемый плёсом неширокой речушки под название Брезь. Острог поставил ещё отец князя Гостивой. Бревенчатые стены, высохшие на солнце, как рёбра, распинались на холме под жаром солнца. У самого подножья качались на воде ладьи, и людей ныне было много, ясная погода располагала к отбытию в большие города на торжища, да и по нуждам всяким. Последний раз Арьян приезжал сюда ещё прошлым летом, потом затянула суета: уход матушки, недуг отца. Выезжать из стен и некогда было, и не зачем до того мига, как подошли к границам валганы.

С каждой саженью росла в нём тревога – застанут ли Гостивоивичей в городе, ведь если тех в Излуче не окажется, все потуги с походом напрасны. След тревоги лёг и на лицо Данимира. Да и что скажет сам князь Гостивой, увидев целую ватагу кметей? О добром явно не подумает. Удача. Только удача.

Арьян вдохнул глубоко. Даже если братьев не застанут в городе, поедут по другим весям, в мелких острогах поднимать людей. Понемногу, а дружина приличная должна набраться. Так просто Арьян уже не оставит всё. Уже нет. Назад, в Явлич путь отрезан обещанием, данным самому себе. И исполнит он то обещание во что бы то ни стало. Ярость разрывает на части, и она не даст покоя.

Приблизившись к посаду, послали вперёд Мечеслава с кметями, чтобы упредить хозяев о гостях приближающихся. Арьян уж и не чаял на землю ступить. Боль под рёбрами беспокоила всё больше, в груди будто камень застрял, мешая дышать. Арьян привык не показывать своих мук перед другими да перед самим собой, держался в седле, как и все, ровно, терпеливо снося усталость и изнурительную жару.

Дымилось вдалеке капище местное. Большак, по которому ехали всадники, вскоре разветвился на множество дорог, но путники следовали прямо, проезжая выселки да постоялые дворы, людные и шумные, а ведь издали и не скажешь, что дорога непроходимой окажется. Ворота дубовые, массивные раскрылись, едва дружина проехала помост, перекинутый через глубокий ров, впуская ватагу внутрь детинца. На дворе широком суета поднялась такая, что и непонятно стало, где свой, а где чужой кметь. Встречали шумно, вышли едва ли не все, мелькали только под навесами цветные понёвы женщин, да показывались молодые юркие девицы чернавки, выбежавшие полюбопытствовать на пришлых мужчин. И тяжёлый груз упал с плеч, когда Арьян, спустившись наземь, подавляя острую боль, что пронзила грудину, да передав конюху молодому своего жеребца, заметил среди столпившихся встречающих медноголового Ерислава. Но его ли, или это Заримир? Арьян с первого взгляда и не признал – близнецов так просто не отличить, да и не виделись десятый месяц к ряду, хоть мало что могло измениться в их внешности. А когда княжич, заприметив Арьна, улыбнулся широко, открыто, прищурив глаз правый, так и узнал в нём гость Ерислава. Блеснула в ухе правом и серьга золотая, вдетая ещё с младенчества отцом, чтобы как то отличать сыновей. А как оказались грудь перед грудью, обнялись по братски, дружественно.