«Бедный я, – думал тогда Адам. – Не будет мне счастья в этом мире, пока я не обнаружу и каленым железом не выжгу все свое семейство».

– Сын Язона, – презрительно процедил Лэрд. – Так вот к чему привели твои великие планы?

– Ты должен признать, что мой эксперимент по скрещиванию дал превосходные результаты. О такой силе мне не приходилось даже мечтать. Я не могу управлять мыслями или поступками других людей. Все, что мне подвластно, – это заглядывать к ним в разум, копаться в их воспоминаниях. И не очень‑то верь сну – Адам вовсе не был таким уж чудовищем. Просто воспоминания о нем хранили те, кто ненавидел его лютой ненавистью. Он был дьяволом, Абнером Дуном мира Вортинга. Но нельзя забывать, что жил он в жестокое время, а следовательно, отличался от других правителей только тем, что значительно больше преуспел в насаждении своей власти. Не он изобрел профессию палачей, хотя и с охотой пользовался их услугами. Это был очень плохой человек, и все же, если исходить из стандартов, принятых в его время, он не был монстром. Но я могу ошибаться. Опиши его таким, каким он тебе приснился, и ты не солжешь.

– А как же остальные – его отец, дядя, брат?

– О, его отец умер от отчаяния вскоре после побега Адама. Брат – его судьбу ты уже знаешь. Он стал медником, целителем и верным другом лесных птах. Что же касается Мэттью, то его сын, Мартин, не погиб. За тридцать лет продвижения Адама к вершинам власти Мартин успел подрасти; он зачал сына, которого назвал Амос, и после смерти отца унаследовал гостиницу. После трагической гибели Джона Медника, которая случилась в год венчания Адама и дочери Зофрил, Мартин и Амос уехали жить в Хакс, туда, где Западная река ниспадала с Вершины Мира. Они стали торговцами.

Амос смотрел из окна своей башни на улицы и крыши Хакса. Он почти не спускался вниз – даже работал в башне, оставляя корм для птичек на подоконниках. Птицы прилетали к нему всю зиму и все лето, и ни разу он не обманул их ожиданий. Иногда, когда целые стаи, хлопая крыльями, резвились вокруг его кабинета, ему казалось, что наконец‑то он стал во всем похож на своего дядю Джона Медника, который лежал в могиле в Вортинге.

– Ты должна помнить дядю Джона, – сказал Амос.

– Лично я его не помню, – ответила его младшая дочь Вера. Она обожала цепляться к словам.

– Ты знаешь все, что помню о нем я.

– Зря он позволил осилить себя. Надо было попробовать изменить тех людей.

«Ах, Вера, – вздохнул Амос. – Из всех моих детей неужели именно ты будешь первой, кто не снесет ношу, которую мы взвалили себе на плечи?»

– Да? И каким же образом?

– Он мог бы заставить их остановиться. Зря он позволил им расправиться с собой.

– За это они заплатили собственными жизнями, – ответил Амос. – Их головы были отрублены и доставлены в Стипок‑Сити на досмотр Сыну Язона.

– Кстати, – подняла пальчик Вера, – вот еще один, кого следует остановить. Почему мы позволяем такому человеку, как он…

Амос мягко закрыл ей ротик.

– Джон Медник был лучшим из нас. Он обладал бесконечным терпением. Ни один из нас не может похвастаться тем же. Но мы должны стараться.

– Почему?

– Потому что Сын Язона тоже один из нас.