Собрав чемодан, я сварил кофе и растопил камин. От язычков красно-желтого пламени стали заметнее сумерки за окном. Они медленно перетекали в комнату, притеняя вещи и книги, и тоже жались к огню.

Поставив чашку на пол, я откинулся в кресле, курил, смотрел в огонь и, внутренне посмеиваясь над собой, пытался вообразить другую жизнь. Я представлял себя добропорядочным и слегка самодовольным инженером, как Буська, или хорошим суховатым врачом, как Кирка. Пытался зачеркнуть, хоть на миг позабыть прошлое и поставить рядом Наталью. Но картинка не складывалась, мысленная модель не хотела работать. Жить следовало только исходя из действительности. И мысли мои перекинулись на предстоящую сделку. Я стал обдумывать самые плохие варианты.

Рафаил специально назначил встречу в чужом доме, чтобы силой отобрать у меня эту штуковину и не платить денег, — вариант почти фантастический. Не тот человек, чтобы заняться банальным грабежом. Такое подозрение могло прийти только в голову старому уголовнику. Рафаил же искренне считает себя порядочным человеком, и в своей житейской сфере он — порядочный, обывательски ограниченный человек, который, как всякий обыватель, боится и тупо ненавидит мелких уголовников. Рафаил наверняка никогда не думал, что виртуозные комбинации с присвоением крупных денежных средств состоят в кровном родстве с копеечными карманными кражами, подделкой чеков винного отдела или просто спрятанной под юбкой пачкой сливочного масла в вокзальной сутолоке «Универсама». Поэтому мысль о попытке грабежа я откинул сразу. К тому же Рафаил даже из-за такой редкой и занятной штуковины, которую я ему предложил, не пойдет на риск попасть в поле зрения работников сыска. А у него нет гарантии, что я не наведу работников гранитного домика на Литейном на его след, если со мной обойдутся не очень по-джентльменски…

И я стал прокручивать другой, более реальный вариант. А что, если те парни с Литейного, несмотря на мою наивную конспирацию, уже засекли след? Они ведь давно могли пасти Краха, могли пасти и Рафаила, проявляя деликатный интерес к его артельному бизнесу. Да и меня, грешного, не так уж сложно вычислить, — это только вопрос времени. Несомненно, этот вариант не был фантастическим, но каким-то животным инстинктом, клетками спинного мозга я чувствовал, что опасности еще нет. И все-таки решил приготовиться.

Я встал с кресла, сходил в переднюю, принес уличные сапоги, поставил перед камином возле кресла, потом достал из ящика бюро рулон клейкой полиэтиленовой ленты, из кармана пиджака вынул свою штуковину в шуршащей бумажке и накрест двумя полосками клейкой ленты прикрепил сверточек к подошве вплотную к передней грани каблука. Потом пошатал, подергал сверточек пальцами, — держался он довольно прочно. Я поставил сапог на пол, наклонился посмотреть. Каблук был достаточно высокий, и сверточек не касался пола. Я надел сапоги, прошелся по комнате, остановился, поднял левую ногу и чиркнул подошвой об носок правого сапога. Сверточек отвалился вместе с полосками клейкой ленты. Опыт этот вполне удовлетворил меня.

При первом поверхностном обыске штуковину мою найти не могли, а потом я смогу незаметно скинуть ее. Но лучше, чтобы этого не понадобилось. Довольный, я опустил сверточек в нагрудный карман, стащил сапоги, снова влез в домашние туфли и стал помешивать догорающие угли в камине. Тут как-то неожиданно и пугающе резко зазвонил телефон. Поднимая трубку, я машинально взглянул на часы.

Было уже восемь.

На мое «але» в трубке долго колыхалась космическая, мохнатая от шорохов тишина. Потом из нее возник гортанный, будто смазанный бараньим салом и слегка испуганный голос Беллы:

— Алеша, это ты?

— Да, — ответил я и сжал зубы.