— Не играй с Судьбою, малыш. Никому еще не удавалось ее обмануть. Мне, по крайней мере, не удалось. И поверь, мне больно было оставлять тебя, почти так же больно, как прощаться с твоей матерью. Хотя я и знал, что Лайс позаботится о тебе…

— Рошан. Ты ведь оставил меня на Земле, с Рошаном.

— Глупенькая, — вновь обнимает меня теплая память моего отца. — Я оставил тебя на Земле с Любой. Потому, что ты нужна была ей даже больше, чем она тебе. А потом я полагался только на Лайса. Ведь Рошан, каким бы хорошим он не был, все же дракон. А драконы, как я уже говорил, не умеют любить так сильно и искренне, как люди или карды. А я хотел, чтобы тебя любили. Лайс не бросит тебя, поверь. Это у него в крови: человеческая любовь, эльфийская преданность и негасимые кошачьи инстинкты киа Пилаг: согреть обиженного детеныша, пусть даже чужого, приласкать, приободрить тихим мурлыканьем, а если надо, то и угомонить грозным шипением. И непременно отдать ему частичку своего сердца. Сначала тому издерганному мальчишке-эльфу… Да, я помню его, малыш. Помню, сколько хлопот доставлял он в свое время Эн-Ферро, и сколько вместе с тем дарил радости. Он умел и удивлять, и радовать… Но все же, будь я жив, то сказал бы, что моя дочь сделала плохой выбор.

— Скажи, — прижимаюсь я крепче, и мои настоящие слезы оставляют влажные пятна на его рубашке, сотканной, как и сам он из обрывков воспоминаний. — Скажи. Все отцы осуждают выбор своих дочерей. Это нормально. Я так хочу быть нормальной. Обычной. Хочу, чтобы у меня был отец, которому бы не нравился мой парень. Хочу, чтобы у меня был этот самый парень. И ему бы тоже не очень нравился мой отец. Это нормально. А потом, со временем, они все равно нашли бы общий язык. И каждый понял бы, что второй не так уж и плох. И хотя один из них дракон, а второй эльф…

— Это было бы замечательно, малыш. Но прости, так уже никогда не случится. Во всяком случае, отца у тебя уже нет. Зато у тебя есть строгий хвостатый братец, и поверь, во всем Сопределии не найдется парня, которого магистр Эн-Ферро сочтет достойным моего солнышка…

— Это уже не важно. Потому что во всем Сопределии просто нет уже того парня…

— Не зарекайся. Не хорони свое сердце раньше срока. Сейчас ты не можешь и подумать о таком, но однажды, я верю… Я верил бы, будь сейчас жив, и надеялся бы всей душой на то, что рана на твоем сердце, затянется, как это и бывает у драконов, делая его лишь сильнее. А та частичка человека, что живет в тебе, снова полюбит так же горячо и искренне.

— Нет, — отчаянно трясу головой. — Не хочу. Как ты это себе представляешь? Любить, разрывая душу напополам, терять и снова склеивать разбитое сердце до тех пор, пока оно не обрастет рубцами драконьей безучастности? Не хочу.

И не смогу. Никого уже не смогу я полюбить так же, как любила его. Так же, как люблю его…

— Прости, малыш. Наверное, все же я слишком дракон, а в тебе так много человеческого. Так много от твоей матери. Ты вообще похожа на нее. У тебя ее улыбка. Ее нос. Тот же тонкий абрис лица…

— И твои глаза.

— Глаза — это мелочи. У тебя ее сердце. Человеческое сердце, которое умеет любить по-настоящему.

Мы снова молчим, и тишина окутывает нас белым пушистым облаком.

— Ты сказал, что это — последний наш сон.

— Да. Я ведь только воспоминание, которое оставил для тебя, прощаясь. И я не хотел, чтобы это воспоминание заменило тебе живых. Но у нас еще есть время, малыш.