|
Всеобщее изумление было так велико, что никто не проронил ни слова. Госпожа Ролан первая, подавляя волнение, пролепетала: - Боже мой, бедный Леон... наш бедный друг... боже мой... боже мой... Умер! На глазах у нее выступили слезы, молчаливые женские слезы, капли печали, как будто исторгнутые из души, которые, струясь по щекам, светлые, и прозрачные, сильнее слов выражают глубокую скорбь. Но Ролан гораздо меньше думал о кончине друга, нежели о богатстве, которое сулила новость, принесенная нотариусом. Однако он не решался напрямик заговорить о статьях завещания и о размере наследства и только спросил, чтобы подойти к волновавшему его вопросу: - От чего же он умер, бедняга Марешаль? Господину Леканю это было совершенно неизвестно. - Я знаю только, - сказал он, - что, не имея прямых наследников, он оставил все свое состояние, около двадцати тысяч франков ренты в трехпроцентных бумагах, вашему младшему сыну, который родился и вырос на его глазах и которого он считает достойным этого дара. В случае отказа со стороны господина Жана наследство будет передано приюту для детей, брошенных родителями. Ролан-отец, уже не в силах скрывать свою радость, воскликнул: - Черт возьми, вот это поистине благородная мысль! Не будь у меня потомства, я тоже, конечно, не забыл бы нашего славного друга! Нотариус просиял. - Мне очень приятно, - сказал он, - сообщить вам об этом лично. Всегда радостно принести добрую весть. Он и не подумал о том, что эта добрая весть была о смерти друга, лучшего друга старика Ролана, да тот и сам внезапно позабыл об этой дружбе, о которой только что заявлял столь горячо. Только г-жа Ролан и оба сына сохраняли печальное выражение лица. Она все еще плакала, вытирая глаза платком и прижимая его к губам, чтобы удержать всхлипыванья. Пьер сказал вполголоса: - Он был хороший, сердечный человек. Мы с Жаном часто обедали у него. Жан, широко раскрыв загоревшиеся глаза, привычным жестом гладил правой рукой свою густую белокурую бороду, пропуская ее между пальцами до последнего волоска, словно хотел, чтобы она стала длинней и уже. Дважды он раскрывал рот, чтобы тоже произнести приличествующие случаю слова, но, ничего не придумав, сказал только: - Верно, он очень любил меня и всегда целовал, когда я приходил навещать его. Но мысли отца мчались галопом; они носились вокруг вести о нежданном наследстве, уже как будто полученном, вокруг денег, словно скрывавшихся за дверью и готовых хлынуть сюда сейчас же, завтра же, по первому слову. Он спросил: - А затруднений не предвидится?.. Никаких тяжб? Никто не может оспорить завещание? Господин Леканю, видимо, был совершенно спокоен на этот счет. - Нет, нет, мой парижский коллега сообщает, что все абсолютно ясно. Нам нужно только согласие господина Жана. - Отлично, а дела покойник оставил в порядке? - В полном. - Все формальности соблюдены? - Все. Но тут бывший ювелир почувствовал стыд - неосознанный мимолетный стыд за ту поспешность, с какой он наводил справки. - Вы же понимаете, - сказал он, - что я так сразу обо всем спрашиваю потому, что хочу оградить сына от неприятностей, которых он может и не предвидеть. |
