Но чья она первейшая вина,

 что жить мы не умеем без вина?

 Того, кто виноградник сочинил

 и ягоду блаженством начинил.

Я устал. Надоели дети,

 бабы, водка и пироги.

 Что же держит меня на свете?

 Чувство юмора и долги.

Мужчина должен жить, не суетясь,

 а мудрому предавшись разгильдяйству,

 чтоб женщина, с работы возвратясь,

 спокойно отдыхала по хозяйству.

С неуклонностью упрямой

 все на свете своевременно;

 чем невинней дружба с дамой,

 тем быстрей она беременна.

Когда роман излишне длителен,

 то удручающе типичен,

 роман быть должен упоителен

 и безупречно лаконичен.

Не первопроходец и не пионер,

 пути не нашел я из круга,

 по жизни вели меня разум и хер,

 а также душа, их подруга.

В мечтах отныне стать серьезней,

 коплю серьезность я с утра,

 печально видя ночью поздней,

 что где-то есть во мне дыра.

Соблазнов я ничуть не избегал,

 был страстью обуян периодически

 и в пламени любви изнемогал

 все время то душевно, то физически.

Я знаю, куда сквозь пространство

 несусь на тугих парусах,

 а сбоку луна сладострастно

 лежит на спине в небесах.

Есть женщины осеннего шитья:

 они, пройдя свой жизненный экватор,

 в постели то слезливы, как дитя,

 то яростны, как римский гладиатор.

Думая о бурной жизни личной,

 трогаю былое взглядом праздным;

 все, кого любил я, так различны,

 что, наверно, сам бывал я разным.

В очень важном и постыдном повинны –

 так боимся мы себя обокрасть,

 что все время и во всем половинны:

 полуправда, полуриск, полустрасть.

Я давно для себя разрешил

 ту проблему, что ставит нам Бог:

 не жалею, что мог и грешил,

 а жалею того, кто не мог.

Азартная мальчишеская резвость

 кипит во мне, соблазнами дразня:

 похоже, что рассудочная трезвость

 осталась в крайней плоти у меня.

Меняя в весе и калибре,

 нас охлаждает жизни стужа,

 и погрузневшая колибри

 свирепо каркает на мужа.

Непоспешно и благообразно

 совершая земные труды,

 я аскет, если нету соблазна,

 и пощусь от еды до еды.

Мы гуляем поем и пляшем

 от рожденья до самой смерти,

 и грешнее ангелов падших –

 лишь раскаявшиеся черти.

Предпочитая быть романтиком

 во время тягостных решений,

 всегда завязывал я бантиком

 концы любовных отношений.

Спалив дотла последний порох,

 я шлю свой пламенный привет

 всем дамам, в комнатах которых

 гасил я свет.

Я мыслю и порочно и греховно,

 однако повторяю вновь и вновь:

 еда ничуть не менее духовна,

 чем пьянство, вдохновенье и любовь.