Изменить размер шрифта - +
  Наш  руководитель дал нам несколько отправных точек и предложил  на
выбор   множество  тем;  мы  как  раз  бились  над  каверзным  переходом  от
астрономии,  математики  и физики  к  языкознанию  и  историческим наукам, а
руководитель наш был великий мастер ставить нам, ретивым новичкам, ловушки и
заманивать нас на  скользкий путь  недопустимых  абстракций  и аналогий,  он
подсовывал нам  всякий занятный  этимологический и компаративистский вздор и
забавлялся,  если кто-нибудь из  нас попадался на удочку.  Мы до изнеможения
считали  долготы  греческих слогов,  чтобы  потом сразу  потерять почву  под
ногами,  когда  нас вдруг  ставили перед возможностью,  даже  необходимостью
тонического, а  не  метрического  скандирования, и так далее. Он  делал свое
дело по форме блестяще и вполне корректно, хотя и в манере, которая была мне
неприятна. Он заводил нас в тупики и подбивал на ошибочные спекуляции, спору
нет, с доброй целью показать нам  возможные опасности, но немного  и  с тем,
чтобы высмеять нас, глупых мальчишек, и как раз самым ретивым влить побольше
скепсиса в  их восторги. Однако  именно  при нем и  во время  одного  из его
замысловатых  розыгрышей, когда  мы  на  ощупь и  робко  пытались  набросать
какую-нибудь более  или менее  приемлемую  партию, меня  вдруг поразили и до
глубины  души  потрясли  смысл  и величие нашей  Игры.  Анатомируя  какую-то
связанную с историей языка проблему, мы как бы видели вблизи  высший взлет и
расцвет языка, мы  проходили с ним за  несколько минут путь, на  который ему
потребовались века, и меня  ошеломило  это  зрелище бренности: вот  у нас на
глазах  достигает  расцвета  такой  сложный,  старый,  почтенный,   медленно
строившийся многими поколениями организм, и в расцвете этом есть уже зародыш
упадка,  и вся эта разумная постройка начинает оседать, портиться, рушиться,
--  и одновременно  я  с радостным ужасом вдруг остро  ощутил,  что все-таки
упадок и  смерть этого языка  не  прошли втуне, что его юность, его расцвет,
его гибель сохранились в  нашей памяти, в знании о нем и о его истории и что
в знаках и формулах науки, а также в тайных кодах Игры  он продолжает жить и
может быть восстановлен в любое время. Я вдруг  понял, что в языке  или хотя
бы  в духе Игры все имеет действительно значение всеобщее, что каждый символ
и каждая комбинация символов ведут  не туда-то  или туда-то,  не к отдельным
примерам, экспериментам и доказательствам, а к центру, к тайне и нутру мира,
к изначальному  знанию. Каждый  переход от минора к  мажору в сонате, каждая
эволюция  мифа или  культа, каждая  классическая художническая формулировка,
понял я в истинно медитативном озарении того мига, --  это не что иное,  как
прямой путь внутрь тайны мира, где между раскачиваниями взад и вперед, между
вдохом и выдохом, между небом и землей, между Инь и Ян вечно вершится святое
дело.  К  тому времени я  перевидал уже  немало  хорошо построенных и хорошо
проведенных партий и не раз уже испытывал великий подъем и радость открытий;
но  до  того  случая я снова и  снова  склонен был сомневаться в ценности  и
важности  самой  Игры.
Быстрый переход