-Прим. перев.), на французском Монтеня, на
барочном немецком Лебедя Боберфельдского (Прозвище немецкого поэта Мартина
Опица (1597 -- 1639) - Прим. перев). В этой свободной и шутливой форме
продолжал жить здесь остаток древней азиатской веры в возрождение и
переселение душ; для всех учителей и учеников была привычна мысль, что
теперешней их жизни предшествовали прежние жизни -- в другом теле, в другие
времена, при других условиях. Это было, конечно, не верой в строгом смысле и
подавно не учением; это было упражнением, игрой фантазии, попыткой
представить себе собственное "я" в измененных ситуациях и окружении. При
этом, так же, как на многих семинарах по критике стиля, а часто и при игре в
бисер, упражнялись в осторожном проникновении в культуры, эпохи и страны
прошлого, учились смотреть на себя как на маску, как на временное обличье
некоей энтелехии. Обычай сочинять такие жизнеописания имел свою прелесть и
свои преимущества, иначе он вряд ли бы сохранялся так долго. Кстати сказать,
не так уж и мало было студентов, более или менее веривших не только в идею
перевоплощения, но и в правдивость своих собственных выдуманных
жизнеописаний. Ведь эти воображаемые прошлые жизни были, как правило,
конечно, не только стилистическими упражнениями и историческими
исследованиями, но и картинами желаемого, воображаемыми автопортретами:
авторы большинства жизнеописаний наделяли себя тем костюмом и тем
характером, предстать и осуществиться в котором было их желанием и идеалом.
К тому же эти жизнеописания -- неплохая педагогическая находка -- были
законной отдушиной для поэтических устремлений юного возраста. Хотя
настоящее, серьезное поэтическое творчество на протяжении нескольких
поколений осуждалось и заменялось отчасти науками, отчасти игрой в бисер,
тяга молодости к художественной изобразительности все же не унималась; в
жизнеописаниях, нередко разраставшихся до маленьких романов, она находила
дозволенное поле деятельности. Иной автор делал при этом и первые шаги в
область самопознания. Кстати, часто случалось -- и у преподавателей это
обычно встречало доброжелательное понимание, -- что студенты пользовались
своими жизнеописаниями для выражения критических и революционных суждений о
нынешнем мире и о Касталии. Кроме того, именно в тот период, когда студент
пользовался наибольшей свободой и не подлежал строгому контролю, эти
сочинения бывали для преподавателей очень интересны, ибо давали часто
поразительно ясную информацию о нравственном состоянии авторов.
От Иозефа Кнехта осталось три таких жизнеописания, мы приведем их
дословно, считая их самой, может быть, ценной частью нашей книги. Написал ли
он только эти три биографии, не пропало ли какое-нибудь жизнеописание -- на
этот счет возможны разные предположения. |