Оттого-то так и падки наши барышни до французов, что форма у них
хороша. По-моему, впрочем, никакой формы и нет, а один только петух, le coq
gaulois11. Впрочем, этого я понимать не могу, я не женщина. Может быть,
петухи и хороши. Да и вообще я заврался, а вы меня не останавливаете.
Останавливайте меня чаще; когда я с вами говорю, мне хочется высказать все,
все, все. Я теряю всякую форму. Я даже согласен, что я не только формы, но и
достоинств никаких не имею. Объявляю вам об этом. Даже не забочусь ни о
каких достоинствах. Теперь все во мне остановилось. Вы сами знаете отчего. У
меня ни одной человеческой мысли нет в голове. Я давно уж не знаю, что на
свете делается, ни в России, ни здесь. Я вот Дрезден проехал и не помню,
какой такой Дрезден. Вы сами знаете, что меня поглотило. Так как я не имею
никакой надежды и в глазах ваших нуль, то и говорю прямо: я только вас везде
вижу, а остальное мне все равно. За что и как я вас люблю - не знаю. Знаете
ли, что, может быть, вы вовсе не хороши? Представьте себе, я даже не знаю,
хороши ли вы или нет, даже лицом? Сердце, наверное, у вас нехорошее; ум
неблагородный; это очень может быть. --------
11 - галльский петух(франц.).
- Может быть, вы потому и рассчитываете закупить меня деньгами, -
сказала она, - что не верите в мое благородство?
- Когда я рассчитывал купить вас деньгами? - вскричал я.
- Вы зарапортовались и потеряли вашу нитку. Если не меня купить, то мое
уважение вы думаете купить деньгами.
- Ну нет, это не совсем так. Я вам сказал, что мне трудно объясняться.
Вы подавляете меня. Не сердитесь на мою болтовню. Вы понимаете, почему на
меня нельзя сердиться: я просто сумасшедший. А, впрочем, мне все равно, хоть
и сердитесь. Мне у себя наверху, в каморке, стоит вспомнить и вообразить
только шум вашего платья, и я руки себе искусать готов. И за что вы на меня
сердитесь? За то, что я называю себя рабом? Пользуйтесь, пользуйтесь моим
рабством, пользуйтесь! Знаете ли вы, что я когда-нибудь вас убью? Не потому
убью, что разлюблю иль приревную, а - так, просто убью, потому что меня
иногда тянет вас съесть. Вы смеетесь.
- Совсем не смеюсь, - сказала она с гневом. - Я приказываю вам молчать.
Она остановилась, едва переводя дух от гнева. Ей-богу, я не знаю,
хороша ли она была собой, но я всегда любил смотреть, когда она так предо
мною останавливалась, а потому и любил часто вызывать ее гнев. Может быть,
она заметила это и нарочно сердилась. Я ей это высказал.
- Какая грязь! - воскликнула она с отвращением.
- Мне все равно, - продолжал я. - Знаете ли еще, что нам вдвоем ходить
опасно: меня много раз непреодолимо тянуло прибить вас, изуродовать,
задушить. И что вы думаете, до этого не дойдет? Вы доведете меня до горячки.
Уж не скандала ли я побоюсь? Гнева вашего? Да что мне ваш гнев? Я люблю без
надежды и знаю, что после этого в тысячу раз больше буду любить вас. Если я
вас когда-нибудь убью, то надо ведь и себя убить будет; ну так - я себя как
можно дольше буду не убивать, чтоб эту нестерпимую боль без вас ощутить. |