Эта удивительная регулярность встречается иногда полосами -
и вот это-то и сбивает с толку записных игроков, рассчитывающих с карандашом
в руках. И какие здесь случаются иногда ужасные насмешки судьбы!
Я думаю, с моего прибытия времени прошло не более получаса. Вдруг
крупер уведомил меня, что я выиграл тридцать тысяч флоринов, а так как банк
за один раз больше не отвечает, то, стало быть, рулетку закроют до
завтрашнего утра. Я схватил все мое золото, ссыпал его в карманы, схватил
все билеты и тотчас перешел на другой стол, в другую залу, где была другая
рулетка; за мною хлынула вся толпа; там тотчас же очистили мне место, и я
пустился ставить опять, зря и не считая. Не понимаю, что меня спасло!
Иногда, впрочем, начинал мелькать в голове моей расчет. Я привязывался
к иным цифрам и шансам, но скоро оставлял их и ставил опять, почти без
сознания. Должно быть, я был очень рассеян; помню, что круперы несколько раз
поправляли мою игру. Я делал грубые ошибки. Виски мои были смочены потом и
руки дрожали. Подскакивали было и полячки с услугами, но я никого не слушал.
Счастье не прерывалось! Вдруг кругом поднялся громкий говор и смех. "Браво,
браво!" - кричали все, иные даже захлопали в ладоши. Я сорвал и тут тридцать
тысяч флоринов, и банк опять закрыли до завтра!
- Уходите, уходите, - шептал мне чей-то голос справа. Это был какой-то
франкфуртский жид; он все время стоял подле меня и, кажется, помогал мне
иногда в игре.
- Ради бога уходите, - прошептал другой голос над левым моим ухом. Я
мельком взглянул. Это была весьма скромно и прилично одетая дама, лет под
тридцать, с каким-то болезненно бледным, усталым лицом, но напоминавшим и
теперь ее чудную прежнюю красоту. В эту минуту я набивал карманы билетами,
которые так и комкал, и собирал оставшееся на столе золото. Захватив
последний сверток в пятьдесят фридрихсдоров, я успел, совсем неприметно,
сунуть его в руку бледной даме; мне это ужасно захотелось тогда сделать, и
тоненькие, худенькие ее пальчики, помню, крепко сжали мою руку в знак
живейшей благодарности. Все это произошло в одно мгновение.
Собрав все, я быстро перешел на trente et quarante.
За trente et quarante сидит публика аристократическая. Это не рулетка,
это карты. Тут банк отвечает за сто тысяч талеров разом. Наибольшая ставка
тоже четыре тысячи флоринов. Я совершенно не знал игры и не знал почти ни
одной ставки, кроме красной и черной, которые тут тоже были. К ним-то я и
привязался. Весь воксал столпился кругом. Не помню, вздумал ли я в это время
хоть раз о Полине. Я тогда ощущал какое-то непреодолимое наслаждение хватать
и загребать банковые билеты, нараставшие кучею предо мной.
Действительно, точно судьба толкала меня. На этот раз, как нарочно,
случилось одно обстоятельство, довольно, впрочем, часто повторяющееся в
игре. Привяжется счастие, например, к красной и не оставляет ее раз десять,
даже пятнадцать сряду. Я слышал еще третьего дня, что красная, на прошлой
неделе, вышла двадцать два раза сряду; этого даже и не запомнят на рулетке и
рассказывали с удивлением. |