— Ты еще не спрашивал, как к этому отнесутся остальные, — пробормотал Мерер.

— Король не спрашивает, — сказал фон Таудлиц, и лицо его приобрело медальное выражение. — Король повелевает. Неужели найдутся те, кто выберет радостям жизни забвение и черную пустоту?

Мерер заглянул в лицо группенфюрера и понял, что фон Таудлиц не шутит. Такое выражение у него всегда бывало, когда он вызывал Мерера к себе и приказывал ему тайно убрать того или другого человека. Лицо человека, посылающего подчиненного на возможную смерть и прекрасно осознающего, что он имеет на это абсолютное право.

Таудлиц встал со стула, неторопливо прошелся по кабинету.

— А вам, Анри Монбарон, — с прежней безапелляционной властностью сказал он, — надлежит проконтролировать, чтобы завтра все были одеты в соответствии с будущим этикетом.

— А как они узнают, что этот этикет уже установлен? — растерянно поинтересовался тот.

— В этом нет ничего сложного, гардеробы уже сформированы, — без раздумий отозвался будущий король. — Вам надлежит проследить, чтобы прежние тряпки, в которых они ходили и будут ходить до завтрашнего утра, были собраны и сожжены.

— Черт побери! — не скрывая восторга, заорал Палацки. — Я вижу, вы предусмотрели все!

— На то и король, — без излишней скромности сказал Таудлиц. — Он должен знать, чего желают его поданные так же четко, как поданные каждое мгновение должны ловить желания своего короля!

Он исподлобья оглядел сподвижников.

Мерер был растерян.

На тонких, почти белых губах Виланда змеилась усмешка.

Пухлое, кажущееся заспанным лицо Палацки казалось испуганным, он ошеломленно смотрел на фон Таудлица, а прищур глаз говорил о том, что Палацки прикидывает — не сошел ли шеф с ума, и если да, то какими последствиями им всем это грозит.

— Я решил, — сказал бывший группенфюрер СС Зигфрид фон Таудлиц, отныне король Паризии Луи XVI, пока не ощутивший на своей голове тяжести короны. — Значит — быть посему!

ПАРИЗИЯ,

12 августа 1947 года

…И когда король Луи XVI наклонился и кардинал в алой мантии и красной шапочке бережно возложил на мощную бритую голову корону, зал взорвался аплодисментами и пронзительными криками:

— Слава королю Луи!

— Да здравствует король!

— Многие годы королю Луи!

Пронзительно визжали женщины, басовито выкрикивали славословия мужчины, яркая многоцветная толпа бесновалась, состязалась в рукоплесканиях, — будущие герцоги, графы и графини, маркизы и бароны, бывшая грязь, в один миг вознесенная к небесам, а два смуглых маленьких мулата, взобравшись на арку из живых цветов, забрасывали толпу и короля белыми лилиями — символами королевской власти.

— Слава королю!

Группенфюрер СС Зигфрид фон Таудлиц умер.

Родился король Паризии.

Луи XVI.

Медленно и торжественно он прошел по залу, одаряя толпу скупыми улыбками и милостивыми поклонами, с достоинством подобрал мантию и воссел на трон, держа в правой руке скипетр — еще один символ королевской власти. Невидящие глаза его смотрели поверх толпы. На мгновение в Луи ожил маленький мальчик, читавший под одеялом бульварные романы при свете карманного фонаря, взглянул на толпу восторженными ликующими глазами, но огонек быстро угас — монарх, умудренный государственными заботами, воссел на трон.

— Да здравствует король! — тонко и пронзительно возгласил герцог де Роган, и, когда уже ликование толпы достигло фазы безумия, когда вновь грянули литавры и запели горны, возвещая о рождении королевства, громкий и недовольный голос прервал закипающую вакханалию воплей и восторгов:

— Вам не стыдно, господин группенфюрер? Это же смешно, просто смешно!

И сразу же в зале наступила мертвая тишина, словно толпа в одно мгновение затаила дыхание, замерли негры с надутыми губами и вскинутыми трубами.