– Вот так выдал, – с невольным восхищением присвистнул Петел.

– Согласен, – серьезно кивнул Конь-Кур. – В этом, знаете ли, что-то есть… Так что за идея? Ну, гуси Рим спасли… Дальше-то что?

– А то, – глухо, откуда-то из самых недр зоба, проквохтал Алектор и принялся мерять аршинными шагами кабинет редактора, – а то…

– Что? Что «то»? – в нетерпении повторяли и Конь-Кур, и доцент Петел.

Видя, что присутствующие в достаточной мере заинтригованы, профессор закончил – опять-таки утробным квохтом:

– Не гуси спасли Рим, вот что я вам доложу! Да-с! Рим спасли куры! И я это неопровержимо доказываю здесь!

Профессор с такой силой припечатал коготь правой ноги к лежащей на столе рукописи, что проткнул несколько листков насквозь.

– Это было на самом деле так, – вдохновенно сомкнув вежды, начал было Алектор, но был безбожнейшим образом перебит сразу двумя отрывистыми вскукареками – доцента и редактора.

– Хотя бы и так, но ведь это было давно! – хрипло выкрикивал Петел.

– Общепородная идея не может быть направлена в прошлое, профессор! – громко возглашал Конь-Кур.

Алектор растерялся. Он как-то обо всем этом не подумал…

– Вы смеетесь над нами, профессор? – грозно перевесился из-за стола редактор. – Над нами, двумя окольцовцами! Значит, вы смеетесь над общественностью Кур-Щавеля!

– Да-да, он смеется, – хихикал Петел, предвкушая близкое и полное фиаско своего научного гладиатора.

– В прошлый раз вы предлагали мне напечатать ваш трактат, что, дескать, сакура – это вовсе не священное дерево на Востоке; это, дескать, са-кура – священная курица!

– А еще что-то было насчет римской курии… – намекнул Петел. – И курорт, по-вашему, это место, где в старину отдыхали куры после выхода из репродуктивного возраста…

Алектор словно сдулся, он уже мямлил, защищаясь:

– К чему вспоминать прошлое, господа окольцовцы… У каждого великого ученого бывают поиски истины, и не всегда эти поиски приводят…

– К истине, – закончил за него Петел.

– Ладно уж, я почитаю вашу рукопись, – примирительно рек Конь-Кур. – На досуге. Из уважения к вашей седой и пропахшей цветками розы груди.

Петел наладился было снова захихикать, но редактор сурово повернулся к нему:

– А что там у вас, Чи… гм, Петел? Давайте сюда.

Доцент, победоносно зыркнув глазом на повесившего клюв профессора, прошествовал к редакторскому столу.

В этом момент за окном раздались множественные крики, кукареканья, визги и даже шипение – казалось, вспыхнула массовая потасовка. Но самым странным было то, что какофония сия доносилась не из широкого окна, выходившего на Площадь Яйца (где и в самом деле имело место незаурядное действо – снятие с каната отяжелевшего Кочета). Нет, всплеск речевых эмоций проникал в кабинет через окошко малое, смотревшее на зеленую лужайку, что раскинулась на задворках избы-редакции.

И, похоже, именно это обстоятельство занимало сейчас Конь-Кура куда больше, чем планирование очередного номера газеты «Курям».

Он галопом пересек диагональ избы-редакции, молча уставился в оконце.

За ним машинально следовал доцент со своей рукописью. Конь-Кур мельком глянул на титульный лист, пробурчал недовольно:

– Будто курица лапой писала… Гм, Петелька твоя, что ли?

– А то кто же, – презрительно и самодовольно хмыкнул Петел.