Каково же было удивление Конь-Кура, когда на следующий день, спозаранку подходя к избе-редакции газеты «Курям», он увидел у входа нетерпеливо подпрыгивающего доцента!

– Что это вас, любезный, принесло ни свет ни заря? – холодно приветствовал издатель кривящегося от негодования «автора» нашумевшей статьи.

– Требую опровержения, – чревовещал доцент. – Вы все подло переврали в моей рукописи!

– Ну да, потребовалась определенная редактура, – пожал плечами Конь-Кур. – Это в порядке вещей. Тем более, что написано было курицей… То есть – как курица лапой.

– В порядке вещей? – возопил фальцетом потерпевший. – То – что меня теперь все по вашей милости зовут Кургузым, это, вы считаете, в порядке вещей? Даже моя жена Петелька смеется надо мной! Говорит, что и не мечтала стать когда-нибудь «мадам Кургузихой»!

– А вы бы почаще ее топтали, Петел, – презрительно молвил Конь-Кур. – Тогда, поверьте моему опыту, ей было бы совершенно наплевать, как именоваться. Впрочем, что ж мы стоим под дверью? Прошу вас, входите!

Доцент, сопя от возмущения, протиснулся в избу-редакцию, вслед за ним по-барски вошел Конь-Кур.

– Вы своей статьей – заметьте, не моей, а своей! – выставили меня на посмешище «Куриным мозгам», а сами под сурдинку стали секретарем собрания! Это ведь нож мясника в спину доверчивой птице, вы зарезали меня, выпустили из меня кровь!

– Надо же, он еще меня в чем-то упрекает! – возмутился в свою очередь Конь-Кур. – Если бы вы не сбежали трусливо из «Ума Палаты», проявили бы подобающую окольцовцу выдержку – мол, плюйте, плюйте мне в глаза, для меня все это – как утренняя роса! – то секретарем собрания стали бы вы! Я назначил бы вас на эту должность, после того как меня утвердили бы председателем президиума! Неужели вы всерьез рассчитывали, что такого бездарного кукарекуна, как вы, окольцовцы возведут на высший пост в государстве? До чего же вы глупы, Кур… Гузый! Вы, оказывается, дурак, доцент. Редкостный дурак. Прямо – коллекционный.

– Я не Кургузый! Требую опубликовать опровержение, – продолжал настаивать напрочь лишенный интуиции доцент.

Не будь он лишен этого подсознательного качества, столь необходимого для окольцовца любого ранга, он уже сто раз успел бы сообразить, что ссориться с прессой, причем из-за каких-то пустяков, право, не стоит… Это может позволить себе разве что такой директатор, как Великий Хорь (в княжестве которого, кстати, газеты и все прочие печатные издания были вообще запрещены – за ненадобностью).

– Ну-с, и в какой же части публикации вы усматриваете нечто, заслуживающее печатного опровержения? – не то сурово, не то с какой-то жалостью посмотрел на окончательно гибнущего соплеменника Конь-Кур. – По-моему, вашу программу я изложил в целом правильно. К чему вы хотите придраться? Какого еще сотни червей вам надо? Какого хоря?

– Программа моя… ну да… формально изложена верно, тут не подкопаешься, хотя тональность изложения…

– Вы хотите инкриминировать мне какую-то не такую тональность? – поднял брови издатель. – Помилуйте, дражайший, но это же несерьезно, ей-ей, несолидно даже! Я отвел такое огромное место вашим триединым национальным размышлизмам, да еще на первой полосе… И гонорар вам причитается ох какой приличный! Может, передумаете насчет опровержения? Ведь его появление автоматически лишает вас права на гонорар, коль скоро статья – неправильная и вы под ней не подписываетесь!

Тут бы и пойти доценту на мировую, а там, глядишь, и свыкнуться с не слишком-то благозвучным прозвищем Кур-Гузый – в конце концов, не в первый раз меняет он свое имя, глядишь – и не в последний…

Но доцент вспомнил глумливую харю своей жены Петельки и снова ринулся в бой:

– В вашей газете, где вы оскорбительнейшим образом называете меня Кур-Гузым, вы должны опубликовать мое опровержение-пояснение, – хрипел доцент.