СОН

Солнце уже зашло, когда бочка с монархом была доставлена в столицу. Толстуны попрятались по своим норам, не смея показаться на глаза Повелителю и его Тени. Дворец Каземата был пуст. Приспешники прежнего монарха бежали, прихватив с собой и самого монарха. Но Голану сейчас было не до них.

– Вислоухий, веди меня в Камеру Жизни, – приказал он бывшему другу, и тот уловил в голосе Повелителя дрожь и нетерпение.

– Сию минуту, Голан, – засуетился Вислоухий, выволакивал монарха из тесной вонючей бочки. – Мне бы сперва по малой нужде…

Голан позеленел от ярости.

– Запомни, Тень, – зашипел он, приблизив единственный глаз к лицу слуги, – здесь, в этом мире, может быть только моя нужда. Моя! Усвоил, смерд?! И сейчас я нуждаюсь в том, чтобы ты сопроводил меня в Камеру Жизни. Повтори!

– Я должен отвести тебя в Камеру Жизни, мой Повелитель, – послушно проблеял Вислоухий, трясясь всем телом.

– То‑то, – заключил Голан. – Веди же!

Они углубились внутрь пустынного Дворца, шли по многочисленным переходам, пересекали роскошные залы, карабкались по бесчисленным лестницам, спускались в подвалы, пока наконец не оказались перед массивной металлической дверью, напоминающей вход в бомбоубежище. Дверь никто не охранял: стража разбежалась, словно тараканы.

– Кажется, это здесь, – неуверенно пробормотал Вислоухий, почёсываясь.

– Открывай! – приказал Голан, едва скрывая нетерпение.

Вислоухий навалился на засов, дверь скрипнула и тяжело подалась в сторону. В лица им пахнуло застоявшимся запахом плесени, погреба и аммиака.

Голан шагнул первым.

– Вот она, сокровищница Дворца Каземата! – восхищённо прошептал он.

Тусклый свет факелов освещал длинное узкое помещение, по сторонам которого тянулись многочисленные стеллажи, до отказа заставленные стеклянными бутылями и металлическими канистрами. Голан схватил одну бутыль, но не удержал, бутыль выскользнула из его пальцев, упала и разбилась. Едкая, дымящаяся жидкость растеклась по бетонному полу.

Голан вдохнул полной грудью и блаженно зажмурился.

– Аммиак, – самозабвенно прошептал он.

Он схватил вторую бутыль, на этот раз более аккуратно и осторожно, бережно вынул пробку, понюхал, крякнул от удовольствия и приник к горлышку. Живительная влага быстро вливалась в его пустое нутро. Опорожнив бутыль, Голан откинул в сторону пустую посудину и взял с полки ещё одну. И лишь после третьей, раздувшись до неимоверной величины и заполнив до отказа своё тело нашатырным спиртом, оглянулся к Вислоухому. Тот стоял в углу и тихо, с оглядкой, оправлялся.

– Ты что?! – взревел Голан и вдруг расхохотался.

– Не могу больше, Голан, – обречённо пробубнил Вислоухий, вибрируя всем телом, но, услышав хохот Повелителя, робко улыбнулся в ответ.

Выпитое зелье ввергло монарха в благодушное расположение духа.

– Ха‑ха‑ха! – гремел он, катаясь по бетонному полу в приступе истерического веселья и разбрызгивая пролитый нашатырь. – Ты всё тот же, Вислоухий. Готов гадить даже в святая святых моего Дворца! Ох, держите меня, я сейчас лопну от смеха…

Сначала тихо, застенчиво, только слегка похихикивая, потом всё более и более расходясь, Вислоухий принялся вторить своему Господину, и вот уже оба – Повелитель и его Тень – в две глотки вопили, брыкались, носились, кувыркались, орали разухабистые песни своего преступного прошлого…

– Пей, Вислоухий! – благим матом визжал Голан, вливая в жадную утробу слуги одну бутыль за другой. – Я угощаю! Сегодня мой день!

Они быстро опьянели и вскоре затихли меж стеллажей с изрядно поредевшими запасами аммиака, в луже из спирта, пополам смешанного с мочой, потрясая низкие своды Камеры Жизни хриплым храпом.