Они быстро опьянели и вскоре затихли меж стеллажей с изрядно поредевшими запасами аммиака, в луже из спирта, пополам смешанного с мочой, потрясая низкие своды Камеры Жизни хриплым храпом.

Первым очнулся монарх. Его колотил озноб, от одежды несло какой‑то вонючей гадостью. Факел чадил, наполняя помещение мутным чёрным дымом. Он был зол и угрюм, нутро настоятельно требовало новой порции зелья. Высосав из десятилитровой стальной канистры добрую половину (стеклянную бутыль он не решился взять в дрожащие руки), Голан с остервенением пихнул ногой бесчувственное тело Вислоухого. Тот застонал и, не просыпаясь, осыпал Голана мерзкой бранью.

– Вставай, ублюдок, – прохрипел монарх и двинул слугу вторично по его толстому заду. – От тебя несёт, словно от кучи дерьма!

Вислоухий сел. Его нещадно мутило, большая, словно качан капусты, голова билась в приступе похмельного синдрома.

– Где это я? – Его единственный глаз таращился по сторонам, скудный умишко пытался восстановить цепь предыдущих событий.

– В сортире у Господа Бога, – зло огрызнулся Голан. – Поднимайся же, смерд, не заставляй ждать своего монарха!

– М‑м‑м… – промычал Вислоухий, икнул и схватился за голову. Обрывки воспоминаний постепенно внесли некоторую ясность в его атрофированный мозг. Он встал, пошатнулся и снова упал. Странный чмокающий звук донесся до Голана.

– Ты что, спятил?

Распластавшись, Вислоухий лакал ещё не успевшую испариться жидкость прямо с пола.

– Свинья, – с омерзением скривился Голан и двинул слугу в третий раз.

Вислоухий поднялся и, шатаясь, пошлёпал к выходу.

– Плохо мне, Голан, ох, плохо, – проблеял он. – Сейчас меня…

Он вдруг скрючился и весь подался вперед. Его обильно вырвало.

– Обожрался, сволочь, – уже без злости, даже с какой‑то отеческой лаской, произнёс Голан. – На, выпей!

Он протянул слуге початую канистру, из которой только что пил сам. Вислоухий сильно передёрнулся и жадно приник к горлышку.

– Всё, кажется отпустило, – переведя дыхание, пробормотал он.

– Тогда идём! – приказал Голан.

Они покинули Камеру Жизни, даже не потрудившись запереть за собой дверь. Солнечный свет ударил им в лица.

– Уже утро? – удивился Вислоухий. Он был зелен, грязен и жалок.

– Ну и рожа у тебя, Тень, – брезгливо поморщился Голан.

– У тебя не лучше, мой король.

Монарх развернулся и хлёстко двинул Вислоухого по жирной морде. Тот перекувырнулся в воздухе и отлетел шагов на десять.

– Ты что, взбесился, Голан? – обиделся Вислоухий, с трудом поднимаясь на ноги и потирая ушибленный нос.

– Впредь воздержись от подобных высказываний в адрес своего Повелителя, – нравоучительно, без злости, заметил монарх. – Не забывай, что ты – всего лишь моя Тень.

– Прости, мой Повелитель.

– То‑то же. Веди меня в Камеру Смерти.

– В Камеру Смерти?!

– Я не повторяю дважды, – чётко отрезал Голан, и единственный глаз его налился гневом.

– Да, мой Повелитель. В Камеру Смерти.

И снова начались скитания по безлюдному Дворцу Каземата. Наконец они достигли цели.

В противоположность Камере Жизни, Камера Смерти представляла собой высокое круглое помещение, у стен которого размещались всевозможные орудия убийства, порой хитроумные, сложные и замысловатые, но в основном здесь были собраны тонкие металлические спицы различной длины, которыми палачи обычно пользовались, приводя смертные приговоры в исполнение.