|
Проблема смерти завела меня в тупик, идея о бессмертии души всё ещё не привела меня к конечной истине. Я не знаю, как отразится смерть на моём внутреннем мире, мире сновидений; я не знаю, умрёт ли во мне Бог. Роковой предел скрывает от меня бесконечность посмертного существования – это ложь, что существует опыт смерти, я действительно его не имею. Опыт предполагает качественную неизменность субъекта, наблюдающего опыт, и возможность изменения объекта, над которым данный опыт ставится. Опыт смерти сливает воедино наблюдателя с подопытным кроликом; заведомо известный результат, заключённый в качественном изменении объекта, делает невозможной неизменчивость субъекта. Меняясь, субъект перестаёт быть самим собой, опыт теряет смысл, со смыслом исчезает и сам опыт. Остаётся чистая, голая смерть… Нет, смерть мне неведома – пока неведома.
Что мы знаем о смерти? О, если б что‑нибудь знали! ( 12 ) Вечный сон… Так порой называют смерть. Что может быть более далёкое от истины, чем подобная аналогия? Сон – и смерть. Жизнь – и ничто… Нет, нет, вечный сон – если таковой, конечно, существует – есть как раз та скрытая, невидимая форма внутренней жизни, которая единственно возможна – о, если бы только она была возможна! – после смерти. Может быть, вечный сон и есть обратная сторона бессмертия души? Быть может, бытие бессмертной души в мире внешних объектов сопряжено с инобытием вечного сна в мире внутреннего «я»? И единство то нерасчленимо? Ибо свет возможен только как противоположность тьмы… Все мы ходим под Богом. Под нашим, общим Богом. И судя по тому, что мир погряз в пороке, зле и страданиях, наш Бог ещё не умер. Сновидения – лишь эпизоды в Его жизни, ещё недосуг Ему обратить Свой божественный лик – навечно, а не время от времени – к единственному Своему творению. Лишь со смертью Его приидет на землю истинное Царствие Божие. Лишь смерть способна соединить Меня, Бога, с миром Моих грёз – на веки вечные. Может быть, тогда мир‑сон приоткроет Мне тайны свои?.. Дикая мысль вздыбилась в моём мозгу: входя в мир сновидений, не встречу ли я там Бога, как одно из своих творений? Лента Мёбиуса….
СОН
В полдень монарший указ был обнародован, а уже к вечеру во Дворец Каземата потянулись толпы оговоренных в указе лиц: кто добровольно, кто – под усиленной стражей. Голан Первый величественно восседал на троне, справа от него мельтешил Вислоухий, полукругом вокруг трона расположились вновь избранные высшие сановники государства. В руках Голан нетерпеливо вертел титановую спицу. Вскоре Палата Церемоний наполнилась толпой явившихся пред светлое око монарха толстунов, вызванных для расправы. Огромный зал не мог вместить всех, и потому большая их часть осталась ждать своей участи вне Палаты. Изловленный у самых границ Империи бывший монарх и кучка его приспешников жались в тени громадной колонны слева от трона. Чуть поодаль сгрудились мрачные анархисты, вызывающе вели себя коммунисты, смело смотрели в глаза монарху пацифисты. Судейские чиновники испуганно озирались по сторонам, не ведая грядущего; их напудренные парики и чёрные мантии казались жалким и бутафорскими. Десятка два палачей невозмутимо, скрестив руки на груди, стояли у самых дверей в залу. Вход в Палату Церемоний охранял усиленный наряд дворцовой стражи. Голан поднялся и обвёл толпу надменным взглядом. – С сего дня, – прогремел его голос под сводами зала, – я, Голан Первый, сам намерен вершить суд в моём государстве. Я – единственный Верховный Судья! – Но, сир, есть же закон… – неуверенно возразил было один из судейских. – Закон – это я, – возвестил Голан, – и нет закона высшего для моих подданных. А посему любой суд, помимо моего, отныне незаконен. |
