– Ты чего, мама Джокера? – ошалело прошептала Ирка.

– Ирина-тян, ничего не говорите, только «да»! – напрасно пытаясь хоть на миллиметр сдвинуться с места, вопил Хару.

Ирка почувствовала, что блеск ножниц завораживает ее, руки и ноги наливаются слабостью, она не может пошевелиться.

– Да. – прошептала она.

Страшная женщина визгливо расхохоталась и толчком в грудь опрокинула Ирку на ковер.

Ирка рухнула как кукла, приложившись затылком об пол, взвыла от боли. Женщина с разрезанным ртом навалилась на нее, прижимая коленом к полу.

– Эй, а что это она делает? – пошевелиться Ирка не могла, точно ее тело приклеили к ковру, могла лишь шевелить губами и отчаянно вертеть головой, уворачиваясь от нацеленных на нее ножниц. Пальцы Кутисакэ-онна с силой впились Ирке в челюсть.

– Она разрежет вам рот, Ирина-тян, но вы останетесь жить! – закричал Хару.

– Ни фига себе, альтернатива! – взвыла Ирка и захлебнулась криком, когда ледяной металл просунулся ей в рот, походя резанул по языку и защемил щеку между двумя половинка ножниц.

– Не останется! – прошипела Кутисакэ-онна. – Глупый маленький ученик, ей это не поможет! – и сжала пальцы.

Ножницы сомкнулись на человеческой плоти. И щека Ирки распалась на две половинки, раскрылась длинным, нечеловеческим разрезом собачьей пасти и оскаленных клыков.

Распахнутая собачья пасть дернулась в сторону, пропуская звонко сомкнувшиеся ножницы у самой морды. Челюсти громадной черной борзой с лязгом сошлись на запястье Кутисакэ-онна – оторванная кисть упала на пол, вместе со стиснутыми в пальцах ножницами. Вывернувшее из-под спины громадной борзой черное крыло с размаху хлестнуло ёкай. Женщина с разрезанным ртом отлетела к окну, ударившись спиной о подоконник. Почуявшая свободу Хортица взвилась на лапы и прыгнула ей на горло. Женщину с разрезанным ртом вбило в окно. В вихре занавесок и звоне стекла она вылетела наружу.

Почувствовав, что свободен, Хару перевесился через подоконник, чтоб увидеть взмах черных крыльев на фоне черного неба. Крылатая борзая волокла за шиворот бьющуюся, как пойманная рыба, Кутисакэ-онна. Обе исчезли в разрывах облаков.

– У тебя ничего не выйдет! – дергаясь в своем слишком узком европейском костюме, прохрипела полузадушенная ёкай. – Ты не сможешь меня убить.

«Я – не смогу!» – мысленно согласилась крылатая Хортица… и разжала зубы.

– Ахахаха! – раскинув руки, Кутисакэ-онна полетела к земле и с размаху врезалась в вымощенную старыми плитами дорожку. Пару мгновений жутко изломанное, перекореженное тело лежало на плитах, потом оно дрогнуло… и хохочущая Кутисакэ-онна перевернулась на спину.

– Глупая девчонка! Бака! – прокричала она в темное небо.

– Глупая девчонка… – откликнулось странное эхо. – Глупая, глупая, глупая… – зашелестел вокруг легкий, как порыв ветерка шепот.

Заскрежетало, точно камнем скребли об камень. Кутисакэ-онна повернулась…

Могильные плиты двигались медленно и плавно, словно исполняя сложный, изысканный танец. Уходящие в бесконечную даль кресты начали вспыхивать один за другим – ярким, праздничным, серебристым светом.

– Боммм! Боммм! Боммм! – над старым кладбищем прокатился протяжный медный звон – и слетевшие с могил бесчисленные прозрачные тени ринулись к пришелице, накрывая ее сверкающим пологом.

Кутисакэ-онна закричала – и смолкла.

«Ты права, подруга, миру и в самом деле все равно, кто пострадает. Жаль, не выпало случая сказать: ты очень фигово выглядела».