Трудно поверить, что этот неподвижный и безмолвный человек тот самый граф, который совсем недавно кричал на нее и так сильно испугал, что она потеряла сознание.

Джакоба даже удивилась, что испытывает к нему жалость.

Как посмели браконьеры — в сущности, просто воры — совершить столь ужасное нападение?

Невыносимо было сознавать, что такое гнусное преступление могло произойти в прекрасной Шотландии.

«Вы должны поправиться, — мысленно обратилась она к графу. — И, может быть, забудете, как с вами обошлись, и вновь найдете счастье в своем великолепном замке!»

Джакоба и сама не смогла бы сказать, почему она пожелала графу именно это. Однако она всегда ненавидела страдания и боль. Они казались ей противоестественными, оскорбительными для природы, которая сама по себе так прекрасна.

«Мы должны помочь вам поправиться!» — безмолвно объявила она графу, имея в виду не только физическое здоровье, но и ясность ума и отзывчивость сердца.

«И тогда, — вздохнула она с облегчением, — он перестанет ненавидеть женщин».

Глава шестая

Граф пошевелился, и смутно ощутил чье-то присутствие. Он хотел повернуться на бок, но ему мешали это сделать.

Он чувствовал мучительную головную боль и странную опустошенность.

Ему хотелось спросить, что с ним случилось.

Вдруг кто-то осторожно приподнял его голову, и нежный голос произнес:

— Выпейте это и сразу почувствуете себя гораздо лучше. Постарайтесь выпить. Питье вам поможет.

Граф подумал, что с ним говорит его мать.

Он пытался осмыслить, что происходит, не болен ли он. А потом на него опустилась тьма, и он не противился ей.

— Итак, вы идете подышать свежим воздухом, — повелел доктор Фолкнер. — И не вздумайте возвращаться раньше, чем через полтора часа!

Джакоба тихо засмеялась.

Она уже стала привыкать к тому, что добродушный доктор командует ею, словно она — солдат-новобранец и должна ему подчиняться.

— Граф спал спокойно, — сказала она. — Ночью Ангус приходил ко мне всего один раз, чтобы я дала ему вашего отвара.

Доктор Фолкнер распорядился, чтобы Ангус, камердинер графа, сидел с ним по ночам, а Джакоба шла спать. Но все дни с раненым сидела она.

У доктора было несколько крайне тяжелых пациентов, так что он не мог проводить с графом много времени. Третий день после ранения граф не приходил в сознание.

Как только Джакоба ушла, доктор Фолкнер и Ангус поменяли графу повязку, как делали это каждый день. Рана заживала нормально — пожалуй, даже быстрее, чем надеялся врач.

— Его сиятельство — человек сильный, — сказал он камердинеру.

Как-то, провожая взглядом уходившую Джакобу, доктор Фолкнер залюбовался ее красотой.

Дни стали жарче, и на ней было полупрозрачное платье, простое и немного старомодное, но оно необычайно ей шло.

Казалось, в ее волосах с червонными прядями запутались солнечные лучи.

Прежде чем уйти, она спросила:

— Вы уверены, что моя помощь не нужна?

— Меня больше беспокоите вы сами, — ответил доктор. — Вам необходимо пойти погулять и дать солнцу согреть ваши щечки.

— Я так и сделаю, — пообещала Джакоба.

Она негромко свистнула, и два спаниеля, лежавшие у кровати графа, вскочили и выбежали с ней в коридор.

Она стала быстро спускаться по лестнице, а собаки весело помчались вперед.

В предыдущие дни, когда врач делал графу перевязку, Джакоба уже успела побродить по цветущим графским садам. На этот раз она решила осмотреть деревню.

Она прошла по длинной подъездной аллее.