|
Иногда так тронут сердце, что даже заплачешь. В церкви отдыхаешь душой от всякой суеты... Помолчала и добавила: -- Конечно, и другой интерес есть -- мужчины видят. Удивляет она до того, что у меня даже пот на висках выступил, не понимаю я, как это у неё всё плотно и дружно складывается. -- Вы, -- спрашивает она, -- очень любили жену? -- Очень, -- говорю. И всё больше нравится мне её хорошая простота. И начал я рассказывать ей о своём душевном деле -- про обиду мою на бога, за то, что допустил он меня до греха и несправедливо наказал потом смертью Ольги. То бледнеет она и хмурится, то вдруг загорятся щёки её румянцем и глаза огнём, возбуждает это меня. Первый раз в жизни обернул я мысль свою о весь круг жизни человеческой, как видел её, -- встала она предо мной нескладная и разрушенная, постыдная, грязью забрызганная, в злобе и немощи своей, в криках, стонах и жалобах. -- Где здесь божеское? -- говорю. -- Люди друг на друге сидят, друг у друга кровь сосут, всюду зверская свалка за кусок -- где тут божеское? Где доброе и любовь, сила и красота? Пусть молод я, но я не слеп родился, -- где Христос, дитя божие? Кто попрал цветы, посеянные чистым сердцем его, кем украдена мудрость его любви? И рассказал ей о протопопе, как он меня чёрным богом пугал, как в помощь богу своему хотел полицию кричать. Засмеялась Татьяна, да и мне смешон стал протопоп, подобный сверчку зелёному, -- трещит сверчок да прыгает, будто дело двигает, а кажись, и сам не крепко верит в правду дела своего! А посмеявшись, затуманилась хорошая девица. -- Всего я не поняла, -- говорит, -- а иное даже страшно слушать: о боге дерзко вы думаете! Я говорю: -- Не видя бога -- жить нельзя! -- Да, -- говорит, -- да ведь вы с ним точно на кулачки драться собрались, разве это можно? А что жизнь тяжела людям -- верно! Я тоже иногда думаю -- почему? Знаете, что я скажу вам? Здесь недалеко монастырь женский, и в нём отшельница, очень мудрая старушка! Хорошо она о боге говорит сходили бы вы к ней! -- Что ж, я пойду! Я теперь везде пойду, по всем праведникам, нужно мне успокоиться! -- А я теперь спать, да и вы ложитесь, -- говорит она, протянув руку мне. Схватил я её, трясу и от души высказываю: -- Спасибо вам! Сколько вы мне дали, не знаю я, и как это дорого -- не ценю в сей час, но чувствую -- хорош вы человек, спасибо вам! -- Что вы, -- говорит, -- бог с вами! Смутилась, покраснела. -- Я так рада, если легче вам! И вижу я, что, действительно, рада она. Что я ей? А она -- рада тому, что человека успокоила немного. Погасил я свет, лёг и думаю: "Вот, на праздник нечаянно попал!" Потому что хоть и нелегко на сердце, а всё-таки есть в нём что-то новое, хорошее. Вижу Татьянины глаза: то задорные, то серьёзные, человеческого в них больше, чем женского; думаю о ней с чистой радостью, а ведь так подумать о человеке -- разве не праздник? Решил, что завтра подарю ей кольцо с голубым камнем. |
