|
.. -- Это он вам сказал? -- А кто же? Ты ещё не говорил. -- А сказал он, как показывал мне голую женщину? Отец игумен с благочестивым страхом перекрестил меня и говорит, махая руками: -- Что ты, что ты, господь с тобой! Какая женщина? Это, не иначе, видение твоё, плотью, дьяволом искушаемой, созданное! Ай-ай-ай! Ты подумал бы -- откуда в мужском-то монастыре женщина? Захотелось мне успокоить его. -- А кто же, -- говорю, -- портвейн, сыр да икру вчера вам привёз? Ещё больше удивляется он: -- Что ты, спаси тебя Христос! Как это выдумал столь неподобное? Противно. И можно с ума сойти. Около полудня переехал я через озеро, сел на берегу, смотрю на монастырь, где с лишком два года трудовую лямку тёр. Размахнул лес зелёные крылья и показывает обитель на груди своей. На пышной зелени ярко вытканы зубчатые белые стены, синие главы старой церкви, золотой купол нового храма, полосы красных крыш; лучисто и призывно горят кресты, а над ними -- голубой колокол небес, звонит радостным гомоном весны, и солнце ликует победы свои. В этой красоте, волнующей душу восторгом живым, спрятались чёрные люди в длинных одеждах и гниют там, проживая пустые дни без любви, без радостей, в бессмысленном труде и в грязи. Жалко мне стало всех и себя тоже -- едва не заплакал. Встал и пошёл. Дышит ароматами, поёт вся земля и всё живое её; солнце растит цветы на полях, поднимаются они к небу, кланяясь солнцу; молодая зелень деревьев шепчет и колышется; птицы щебечут, любовь везде горит -- тучна земля и пьяна силою своей! Встречу мужика -- поздороваюсь, а он мне едва головой кивнёт, бабу встречу -- сторонится. А мне охота говорить с людьми, и говорил бы я с ними ласково. Первую ночь свободы моей в лесу ночевал; долго лежал, глядя в небо, пел тихонько -- и заснул. Утром рано проснулся от холода и снова иду, как на крыльях, встречу всей жизни. Каждый шаг всё дальше тянет, и готов бегом бежать вдаль. А народ при встрече косится на меня: обрыдла, противна и враждебна мужикам чёрная одежда захребетников. А снять мне её нельзя: паспорт мой просрочен, но игумен надпись сделал на нём, удостоверил, что я послушник Савватеевской обители и ушёл для посещения святых мест. И вот направился я по сим местам, вместе с тем самым бродячим народом, который и нашу обитель сотнями наполнял по праздникам. Братия относилась к нему безучастно или враждебно -- дескать, дармоеды -- старалась обобрать у них все пятаки, загоняла на монастырские работы и, всячески выжимая сок из этих людей, пренебрегала ими. Я же, занятый своим делом, мало встречался с пришлыми людьми, да и не искал встреч, считая себя человеком особенным в намерениях своих и внутренно ставя образ свой превыше всех. Вижу: по всем дорогам и тропам тянутся, качаясь, серые фигуры с котомками за спиной, с посохами в руках; идут не торопясь, но споро, низко наклоня головы; идут кроткие, задумчивые и доверчиво открытые сердцем. Стекаются в одно место, посмотрят, молча помолятся, поработают; есть какой-нибудь праведник, -- поговорят с ним тихонько о чём-то и снова растекутся по дорогам, бодро шагая до другого места. |
