|
Скоро он прикрыл лавочку благочестия своего, быстро убежав куда-то. На ночь отвёл меня монашек в сарай, вижу -- и этот человек там же; лёг я рядом с ним и начал тихий разговор: -- Что это вы, почтенный, вместе с чёрными людьми ночуете? Судя по одежде вашей, место ваше -- в гостинице. -- А мною, -- отвечает, -- обет такой дан: быть среди последних последним на три месяца целых! Желаю подвиг богомольческий совершить вполне, -- пусть вместе со всеми и вошь меня ест! Ещё то ли я делаю! Я вот ран видеть не могу, тошнит меня, а -- сколь ни противно -- каждый день ноги странникам мою! Трудна служба господу, велика надежда на милость его! Потерял я охоту разговаривать с ним, притворился, будто заснул, лежу и думаю: "Не тучна его жертва богу своему!" Зашуршало сено под соседом, встал он осторожно на колени и молится, сначала безмолвно, а потом слышу я шёпот: -- Ты же, святителю Кирилле, предстань господу за грешника, да уврачует господь язвы и вереды мои, яко же и я врачую язвы людей! Господи всевидящий, оцени труды мои и помилуй меня! Жизнь моя -- в руце твоей; знаю -- неистов быша аз во страстех, но уже довольно наказан тобою; не отринь, яко пса, и да не отженут мя люди твои, молю тя, и да исправится молитва моя, яко кадило пред тобою! Тут -- человек бога с лекарем спутал, -- нестерпимо противно мне. Зажал уши пальцами. А когда отмолился он, то вынул из сумы своей еду и долго чавкал, подобно борову. Множество я видел таких людей. Ночами они ползают перед богом своим, а днём безжалостно ходят по грудям людей. Низвели бога на должность укрывателя мерзостей своих, подкупают его и торгуются с ним: -- Не забудь, господи, сколько дал я тебе! Слепые рабы жадности своей, возносят они её выше себя, поклоняются безобразному идолу тёмной и трусливой души своей и молятся ему: -- Господи! да не яростию твоею обличиши мене, ниже гневом твоим накажеши мене! Ходят, ходят по земле, как шпионы бога своего и судьи людей; зорко видят все нарушения правил церковных, суетятся и мечутся, обличают и жалуются: -- Гаснет вера в людях, увы нам! Один мужчина особенно смешил меня ревностью своей. Шли мы с ним из Переяславля в Ростов, и всю дорогу он кричал на меня: -- Где святой устав Фёдора Студита? Человек он был сытый, здоровый, чернобород и румян, деньжонки имел и на ночлегах с бабами путался. -- Я, -- говорит, -- видя разрушение закона и разврат людской, душевного покоя лишился; дело моё -- кирпичный завод -- бросил на руки сыновьям, и вот уже четыре года хожу, наблюдая везде, -- ужас обуревает душу мне! Завелись мыши в ризнице духовной, и распадаются под зубами их крепкие ризы закона, озлобляется народ против церкви, отпадает от груди её в мерзостные ереси и секты, -- а что против этого делает церковь, бога ради воинствующая? Приумножает имущество и растит врагов! Церковь должна жить в нищете, яко бедный Лазарь, дабы народишко-то видел, что воистину священна есть нищета, заповеданная Христом; видел бы он это и не рыпался, не лез бы на чужое-то имущество! Какая иная задача у церкви? Держи народишко в крепкой узде эко! Мыслей своих законники эти, видя непрочность закона, скрывать не умеют и бесстыдно выдают тайное своё. |
