|
.. Встретишь его раз и два -- всё тот же, а на третий или четвёртый раз, смотришь, -- он озлоблен или пьян, и уже не скромен, а нахален, груб, богохульствует. И не понимаешь, отчего разорился человек, обо что разбил себя? Все как бы слепы и легко спотыкаются на пути; редко слышишь живое, одухотворённое слово, слишком часто люди говорят по привычке чужие слова, не понимая ни пользы, ни вреда мысли, заключённой в них. Подбирают речи блаженных монахов, прорицания отшельников и схимников, делятся ими друг с другом, как дети черепками битой посуды в играх своих. Наконец, вижу не людей, а обломки жизни разрушенной, -- грязная пыль человеческая носится по земле, и сметает её разными ветрами к папертям церквей. Бесчисленно кружится народ около мощей, чудотворных икон, купается в источниках -- и всюду ищет только самозабвения. Подавляли меня крестные ходы, -- чудотворные иконы ещё в детстве погибли для меня, жизнь в монастыре окончательно разбила их. Гляжу, бывало, как люди огромным серым червём ползут в пыли дорожной, гонимые неведомой мне силой, и возбуждённо кричат друг другу: -- Прибавь шагу! Шагу! А над ними, пригибая головы их к земле, плывёт жёлтой птицей икона, и кажется, что тяжесть её непомерно велика для всех. В пыль и грязь, под ноги толпы, комьями падают кликуши, бьются, как рыбы; слышен дикий визг -- льются люди через трепетное тело, топчут, пинают его и кричат образу матери бога: -- Радуйся, пресвятая! Лица у всех искажённые, одичалые от напряжения, мокрые от пота, чёрные от грязи, -- и весь этот ход толпы, безрадостное пение усталых голосов, глухой топот ног -- обижает землю, омрачает небеса. А по краям дороги, под деревьями, как две пёстрые ленты, тянутся нищие -- сидят и лежат больные, увечные, покрытые гнойными язвами, безрукие, безногие, слепые... Извиваются по земле истощённые тела, дрожат в воздухе уродливые руки и ноги, простираясь к людям, чтобы разбудить их жалость. Стонут, воют нищие, горят на солнце их раны; просят они и требуют именем божиим копейки себе; много лиц без глаз, на иных глаза горят, как угли; неустанно грызёт боль тела и кости, -- они подобны страшным цветам. Видишь некое гонение людей, и враждебна мне сила, коя влачит их в пыли и грязи, -- куда? -- Не то! Был в дивном городе Киеве, поражался красотою и величием древнего гнезда русского. Пробовал беседовать с одним монахом, -- считался он умницей. Говорю ему: так, мол, и так, не могу понять законов, по которым строится жизнь людей. -- Кто таков? -- Крестьянин. -- Грамотен? -- Немного. -- Не по башке шапка -- грамота для вас! -- строго говорит он. Вижу -- действительно -- умник. -- Штундист? -- спрашивает он. -- Нет. -- Ага! Духобор? -- Почему? -- По мыслям. |
