|
И опять тишина, которая теснила грудь, словно таила в себе какое-то скрытое значение. - Что я хотел сказать... Мы не виделись много лет. Когда мы были студентами, он даже не бегал за ней. Еще полгода назад я не подозревал, что они живут в Ницце, в двадцати километрах от нас. Он робко улыбнулся, словно извиняясь за свои разглагольствования. - Мне уйти? - Да нет. Ты хотел что-то сказать. - Теперь и не знаю. Следовало бы подумать о людях, об их судьбе... Эдгар Буадье, например, будь у него такое желание, был бы сейчас профессором медицины в Париже, где, без сомнения, унаследовал бы должность и репутацию своего тестя. Андре, скорее из жалости, спросил: - Почему же он не остался в Париже? - Видимо, боялся упреков, что получил место только благодаря женитьбе. А потом, человек он был жесткий, принципиальный, всегда говорил правду в глаза, и жизнь в официальных кругах была бы для него просто невыносимой. На своей клиентуре он приобретает не меньший опыт, чем если бы подвизался в какой-нибудь крупной больнице. Это прозвучало фальшиво. Фальшиво не в прямом смысле слова, но Андре был убежден, что отец, едва шевеля губами, произносит фразы, лишь отдаленно связанные с его подлинными заботами. - Он прекрасный человек. И надеюсь, счастлив, если, конечно, есть по-настоящему счастливые люди... Я отнимаю у тебя время. - Я сейчас пойду спать. - Кажется, Франсина обожает мать? - Мне она больше рассказывала об отце. Она изучает стенографию и бухгалтерию, чтобы получить место у него в канцелярии. Теперь заговорил Андре, чему и сам удивился. - Она хотела заняться медициной, стать его помощницей, но вбила себе в голову, что никогда не сдаст экзамены на бакалавра. Говорит, что не способна к учению. Он покраснел: ишь разоткровенничался! - Ее мать была умницей и могла бы сделать карьеру. Но вышла замуж, предпочла жизнь домохозяйки, посвятив себя дому и детям, - монотонным голосом закончил отец, направляясь к двери. - Надеюсь, и она счастлива... Внизу явно хлопнула дверь-мать вернулась. Он спустился по лестнице, словно опасался быть застигнутым в мансарде. Андре поставил пластинку, дал полную громкость, а десять минут спустя бросился на постель и мгновенно заснул. Если ему что и снилось, утром он не мог вспомнить. Он просыпался сам, в шесть часов, и неуверенным шагом, как лунатик, шел под душ. Одновременно с ним вставала только Ноэми, но когда он спускался вниз, на кухне еще никого не было, и все ставни на первом этаже оставались закрыты. Потом, в половине седьмого, поднимался отец; он тихо проскальзывал в ванную, куда с вечера, чтобы утром не будить жену, относил одежду. Вилла называлась "Орше" - а почему - не знал никто, разве что те, кто строил ее в начале века, - и представляла собой внушительное здание с большими светлыми комнатами и прекрасной лестницей из белого мрамора. Квадратная, бледно-розовая, со светло-серыми углами и наличниками, она высилась посреди сада, казавшегося чуть ли не парком. Прежде чем завестись, два-три раза чихнул мотор, скрипнули ворота, и Андре выехал на бульвар Карно, где полуобнаженные ветви деревьев всегда наводили его на мысль о живых существах. Одно время он даже находил в них что-то сексуальное, почти непристойное. |
