– Зубы, суки, поломали, никак, – развел я руками.

– Так ты не грызи, как хомяк, – усмехнулся Зодченко, – положи в рот, размокнет, и проглотишь.

Так и сделал. А и правда, удалось размочить и чуть позже разжевать. Есть, конечно, хотелось более всего. Разговор с лейтенантом затянулся на пару часов, после чего наступило утро, и мы улеглись спать. Зима на дворе. Как пояснил тот же лейтеха, на работы почти не гоняют, делать-то особо нечего. После снегопада выгоняют нескольких бойцов в деревне снег чистить, чтобы немецким солдатам по сугробам не лазить, а так только в бараке и сидят, да иногда дрова колют. Кормежки почти нет, баланду дают раз в два дня, и то ровно столько, чтобы не загнулись от голода. На мой вопрос, зачем вообще нас тут держат, не проще было бы расстрелять, лейтенант ответил, что вроде как хотели угнать куда-то на запад, чтобы работали там, но пока, уже две недели, держат тут.

Удалось понять из разговоров, что мы в какой-то деревне. Причем тут стоят войска СС, а не простые окопники. А вот пленные, наоборот, все из пехоты. Несколько человек было из ополчения, на кой черт их сюда притащили, вообще не понимаю. Немолодые мужики, всем за сорок, в гражданской одежке, держались с трудом. Слышал я, как ополченцев собирали в Москве, даже формы не давали. Все равно пушечное мясо, чего их одевать, – это я представил, как командование у нас размышляло. Заикнувшись о побеге, наткнулся на непонимающий взгляд лейтенанта.

– А как? – только и спросил он.

– Ну чего как? – ответил я, сам задав вопрос. – Когда выходите, немцев не считали?

– Да много их, рота как минимум… – видя мое удивление, лейтенант добавил: – Даже танки есть.

– Да вас самих тут рота, – я реально не понимал, почему так поступают пленные. Ну да, конечно, кто-то же начать должен, то есть сдохнуть, по факту, а все жить хотят.

– А чего мы сделаем, без оружия? – возмутился один из «старых» мужиков в гражданке.

– Как будто с оружием вы бы что-то сделали, – не удержался я. – Оно у вас было, когда вы в окопе сидели, как в плен-то попали? – Понесло Остапа. Это во мне что, школа ОМСБОНа заговорила? Ведь как ни крути, а мы тоже грозное НКВД, к нему приписаны изначально.

– Ты чего тут болтаешь-то? – начали заводиться люди.

– Да ни фига, – плюнул я в сердцах, – я пока по тылам ползал, не один такой лагерь освободил со своими бойцами. Везде, как один, только плечами пожимают: мы без оружия. А сами в начале войны ротой взводу фрицев сдавались.

– Эй, парень, полегче… – осадил меня лейтенант, до сих пор угрюмо молчавший.

– Да куда уж легче? Ты сам-то, лейтенант, бежать думаешь?

– Думаю, – кивнул лейтеха. Видимо, соображает, что лучше не давить сейчас званием. Как известно, командиров-то расстреливали в первую очередь, а он живой.

– Вот и надо думать! – потер раненую руку я.

Сарай изнутри был обшит досками, нетесаными, старыми. Я изловчился и, потихоньку цепляя ногтями, за половину дня умудрился расщепить одну доску и оторвать от нее щепу. Длинная, вся в зазубринах, страшное оружие, между прочим. Глядя на меня, и другие бойцы начали шевелиться.

– На работы как выводят? – спросил я у лейтехи.

– Приходят два немца, кричат по-русски, чтобы выходили. Называют количество, а кто выйдет, мы уж как-то сами решаем.

– Вооружение? – деловито спросил я.

– С карабинами. Думаешь захватить? Много ты из него настреляешь? Да и не получится незаметно.