нарисовал мне  смайлик с горой в книге. Он любит меня. Я знаю, любит.

Или, любил.

И жизнь здесь отличается сильнее, чем только в масштабах города. Не важно, что творится

в остальной части страны, ЛА – гей– дружелюбный город. Люди здесь открыты. Люди гордятся.

Пары любого сочетания гуляют за ручки, и никто и бровью не ведет. Я не могу представить, как

подобное происходит на обычной улице в самых маленьких городках, и определенно не в Прово.

Мормоны  вообще  слишком  милые,  чтобы  сказать  что–  то  тебе  в  лицо,  но  будет  присутствовать

мягкий порыв дискомфорта и осуждения, витающего в воздухе.

Я даже не знаю, куда Себастиан едет на миссию, но переживаю за него. Ему весело? Он

несчастен? Запихивает ли он часть своего сердца в ящик, только для того, чтобы люди в его жизни

оставались счастливыми? Я знаю, что ему нельзя поддерживать связь, так что я не пишу ни смс–

ок, ни писем по электронке, но только чтобы ослабить давление в моей груди, иногда я печатаю

кое– что и отправляю себе же, просто чтобы освободиться от слов, крадущих мой воздух.

Отэм рассказывала мне, что его мать собиралась устроить какую– то публичную вечеринку

на Facebook, где открывают конверт, но я не пережил бы этого. Я предполагал, что Отэм маячила

там, следила за событиями, но она клянется, что понятия не имеет, куда он поехал. Даже если она

лжет, я взял с нее обещание, чтобы она не рассказывала мне. Что, если он в Фениксе? Что, если в

Сан– Диего? Я не смогу удержаться и поеду туда прочесывать окрестности в поисках Старейшины

Бразера, самого сексуального парня на свете, с небрежной прической, в белой рубашке с коротким

рукавом и на велосипеде.

Иногда,  когда  я  не  могу  уснуть  и  прекратить  думать  обо  всем,  что  мы  делали  вместе,  я

представляю, как сдаюсь и спрашиваю Отэм, где могу найти его. Я представляю, как появляюсь

там,  где  есть  он,  вижу  его  в  его  миссионерской  одежде,  и  его  удивление  от  встречи  со  мной.  Я

думаю, что даже предложу сделку:  Я обращусь, если ты будешь со мной, даже тайно, навсегда.

***

В  первые  выходные  октября  я  как  обычно  звоню  Отти:  в  воскресенье  в  одиннадцать.

Поначалу  всегда  больно,  резаная  рана,  нанесенная  знакомым  тембром  ее  голоса.  Странно,  даже

несмотря на то, как тяжело мне было прощаться со своими родными у общежития, прощаться с

Отэм  было  труднее.  В  каком–  то  смысле,  я  ненавижу  себя  за  то,  что  не  рассказал  ей  обо  всем

раньше.  У  нас  появятся  другие  безопасные  места,  но  каждый  из  нас  стал  первым  безопасным

место друг для друга. И не важно, что мы скажем или пообещаем, все изменится с этого момента.

–  Таннер, бог ты мой, дай я тебе прочту это письмо.

Честно  говоря,  так  она  отвечает  на  звонок.  Я  даже  не  успеваю  ответить,  как  она  уже

откладывает трубку, чтобы – как я предполагаю, –  отыскать последний манифест Братали.

Ее соседка настоящая истеричка, и вообще– то ее зовут Натали. Она оставляет пассивно–

агрессивные записки на столе Отэм насчет шума, аккуратности, отсутствия общей зубной пасты и

количестве  шкафчиков,  которые  Отэм  позволено  занимать.