— А ты устрой какое-нибудь назначение, — заметил Коперецкий; он сидел, выпучив глаза и весь налившись кровью, так как не желал выпускать чубук изо рта, — ведь ароматный пурзичанский табак только-только начал загораться.

— Устроить назначение? Но какое?

— Я же предлагал ему быть секретарем еще до того, как он прислал ко мне Малинку.

— Глупости! — прошипел Пал Ности и надменно вскинул голову. — Если бы речь шла о должности исправника, я ничего бы не сказал. Но секретарь?.. Что это тебе в голову взбрело? Чтобы отпрыск семейства Ности служил у тебя секретарем? Да знаешь ли ты, что вождь Нос был сыном вождя Таша и союз вождей, скрепленный кровью в Пустасере, мог решить и так, что теперь Фери назначил бы тебя губернатором, а не ты его — секретарем. Вернее сказать, я, а не Фери. То есть… — Он потерял вдруг нить разговора. — Словом, не зли меня, чтоб тебе пусто было, и пойми: прежде чем искать для Фери какую-нибудь должность, ему надо условия создать.

— Какие условия?

После минутной вспышки Ности опять вернулся к своей обычной манере говорить притчами.

— Путь к этому указывает, дружок, наш высочайший императорский дом: «Bella gerant alii et tu felix Austria nube!» (Пускай воюют другие, а ты, счастливая Австрия, женись.) Одним словом, Фери должен жениться. Коперецкий вытаращил глаза на Хомлоди: что он скажет на это?

— Уже и невесту присмотрели, — небрежно заметил Хомлоди.

— По-моему, в жизни обычно порядок другой, — заметил губернатор, — рассуждая логически, человек подыскивает себе сначала службу, а потом, в зависимости от службы, и жену…

— Ну, разумеется! Куда как правильно! — насмешливо оборвал его Ности. — Но так бывает только у вас, у словацких господ, — сначала вы присмотрите себе хлебное местечко, обычно государственное, а заняв его, и жену сажаете рядом, и детей, которые тоже проталкиваются к государственному корыту. И так оно идет до скончания века, пока герб не повернут вверх ногами. У нас, у венгерских бар, все наоборот. Нам жена приносит деньги, а служба их уносит, у вас же служба — приход, жена — расход.

— И именно ты глумишься над этим! — с горечью воскликнул Коперецкий.

— Ну, ну, я это не со зла, ты уж прости меня, сынок! — Расчувствовавшись, Ности нежно обнял его. — Что правда, то правда, я не мог дать за бедняжкой Вильмой даже приличного приданого, и это очень грустно.

— Папенька, да я же не в укор вам!

— Ну, не будем подкалывать друг друга, давай лучше столкуемся… Фери жена должна принести состояние. И нет в том ничего позорного. Прежде имения добывали саблей и обручальным кольцом. Теперь сабля уже ни к чему. В лучшем случае, к шестидесяти годам можно стать генералом в отставке. Другие теперь времена — саблю, что завоевывает богатства, у нас вышибли из рук, но обручальное кольцо еще осталось. Фери, — и не потому я говорю, что он мой сын, — писаный красавец, и теперь судьба как будто нарочно подкинула ему девицу Тоот.

— А? Это там, где мы остановились вчера вечером?

— Да. Ну и что ты скажешь?

— Мне она понравилась, — ответил губернатор, — славная стрекоза, но…

— Но?

— Но Фери такая бритва, которую уже не раз точили на связках чеснока.

— Ну и что же? Что ты этим хочешь сказать?

— Что такая бритва хотя и блестит и сверкает и девушкам кажется острой, однако ж родителей ею не побреешь… Скоро и сюда дойдут вести об его истории с Розалией Велкович, а может, и еще о чем…

— Ты очень строг к бедняге Фери.