Ну вот. Только ссоры с ассистентом мне сейчас и не хватало. Действительно, что я прицепилась? Ребенок, как ребенок. Я, когда красила свои овечьи кудряшки синькой и рисовала тенями страшные круги вокруг глаз, изображая отпето-свободного неформала, была ненамного старше Настасьи.

— Послушай, Сестрица, — примиряюще начала я, — Будь ты хоть негром преклонных годов, я все равно не смогу с тобой не общаться. Родственные инстинкты, знаешь ли.

Ребенок и не думал приходить в себя. Надув губы, Настасья смотрела куда-то в сторону ближайших кустов. Взгляд её выражал такую глубокую тоску и решимость порвать со всем миром, что, будь на месте кустов, скажем, пруд, я бы всерьез обеспокоилась, не собирается ли Сестрица броситься в ледяную воду.

— Ладно, обещаю, что не стану больше возмущаться по поводу твоего стиля, — выдавила, наконец, из себя я.

Сестрица моментально засияла. Просто удивительно, с какой легкостью Настасья умела прыгать между настроениями.

«Вообще-то, если она и дальше будет столь обидчивой, сработаться нам не удастся», — подумала я про себя, — «Все-таки в офис. Все-таки на телефон. В конце концов, здесь может быть даже опасно…»

Как бы в подтверждение моих рассуждений об опасности детективной деятельности откуда-то изнутри ДК раздался дружный вопль. Я молча кинулась внутрь.

— Вот видишь, — Настасья бежала за мной, не переставая при этом говорить, — Я ж предупреждала, что «вешалка». Почти не разговаривают, но орут. Массовый психоз.

Резко открыв дверь зрительного зала, я нерешительно застыла на пороге. На сцене полукругом стояли штук десять очень броско одетых молодых людей и девушек. Глядя куда-то в глубину зрительного зала, они сосредоточенно орали, всем своим видом выражая напряженную работу. На всякий случай я обернулась. Как и ожидалось, ничего ужасного на задних рядах не происходило.

— Всем спасибо. Сняли упражнение. Разминка закончена, — раздался знакомый бас откуда-то с первого ряда.

На несколько секунд воцарилась спасительная тишина. Загадочная молодежь, которая, видимо, и представляла актёров данного коллектива, постепенно перекочевала в зал. Ребята, переговариваясь вполголоса, опасливо косясь при этом в сторону первого ряда. Никто не улыбался. Ребята, несмотря на «веселенькие» тона своих одеяний, выглядели подавленными и растерянными. Оценивая внешний вид этих индивидуумов, я невольно подумала, что моя Настасья, выглядит еще очень даже прилично.

«Ничего», — злорадно сообщил невесть откуда взявшийся внутри меня пессимизм, — «Это только начало. Они ведь и постарше Настасьи будут…»

Я легкомысленно отмахнулась от подобных изречений, решив, что, в конце концов, у Настасьи своя голова на плечах. И будь эта голова хоть абсолютно лысой, как у одной из прошмыгнувших мимо меня актрис театра, от этого любовь к Настасье близких родственников уменьшаться не должна. От мысли, что я могла бы быть родственницей носящейся по залу лысой девице, мне стало жутковато. Да… Хотя я всю жизнь и требовала, чтобы мамочка родила мне старшего брата, все же следовало признать, что с сестрицей мне, в общем, повезло.

— Зинаида Максимовна, — робко подала голос я, привлекая внимание.

Режиссёрша поднялась, угрожающей горой нависнув над доброй четвертью зрительного зала. С поразительной для столь крупной комплекции грацией, она, не выпуская из рук пепельницу, а из зубов длинный изящный мундштук, поплыла мне навстречу. На вид ей было лет пятьдесят.

«Вот тебе и дама Гурченского типа…» — быстро мелькнуло у меня в голове.

— Детектив Кроль? — она оценивающим взглядом скользнула по моей фигуре и неодобрительно закачала головой, — Господи, ветер дунет — развалишься.