Изменить размер шрифта - +
Он, как и его отец, всегда спал  с  оружием под подушкой, но  в
тот день перед выходом из  дому он  вынул из револьвера патроны, а револьвер
положил  в тумбочку  у  кровати.  "Он никогда  не оставлял его заряженным",-
сказала мне  его мать.  Я это знал и еще знал, что оружие  он держал в одном
месте, а патроны - в другом, отдельно,  так, чтобы никто, даже случайно,  не
поддался  искушению пальнуть  в  доме. Эту мудрую привычку  привил ему  отец
после того, как однажды  утром служанка вытряхивала  подушку из наволочки  и
револьвер, упав на пол, выстрелил: пуля пробила шкаф, прошла стену, с боевым
свистом пронеслась через столовую соседского дома и обратила в гипсовый прах
статую святого в  человеческий  рост, стоявшую  в главном  алтаре  церкви на
другом конце площади. Сантьяго Насару, тогда совсем еще ребенку, злополучный
урок запомнился навсегда.
     Последнее,  что  осталось  в  памяти у  его матери,- как он промелькнул
через ее спальню. Он разбудил  ее, когда в  потемках ванной комнаты на ощупь
искал  в аптечке аспирин, она зажгла свет и увидела его в дверях со стаканом
воды  в  руке: таким ей  суждено  было  запомнить  его навсегда. Именно  тут
Сантьяго Насар и рассказал ей свой сон, но она не придала значения деревьям.
     - Птицы во сне - всегда к здоровью,- сказала она.
     Она смотрела на него из гамака, лежа в той самой позе, в какой  я нашел
ее, сраженную  догорающей  страстью, когда вернулся  в  этот  всеми  забытый
городок  и  попытался  сложить из  разрозненных  осколков  разбитое  зеркало
памяти. Она едва различала  очертания  предметов  даже  при свете  дня, и на
висках  у нее лежали  целебные листья от головной боли, которую  оставил  ей
сын, в  тот последний раз  пройдя  через  ее  спальню.  Лежа  на  боку,  она
схватилась  за  веревки  гамака  в  изголовье  и  старалась подняться,  а  в
полумраке  стоял  запах крестильной  купели, который поразил меня  еще  в то
утро, в утро преступления.
     Когда я появился в дверном проеме, ей снова на миг  почудился  Сантьяго
Насар. "Вот тут он  и стоял,- сказала она.-  В белом некрахмаленом костюме -
кожа у него была такая нежная, что не выносила шуршания крахмала". Она долго
сидела  в  гамаке,  пережевывала  зернышки  кардамона,  пока  у  нее  прошло
ощущение,  будто  сын  вернулся.  Тогда  она вздохнула: "В нем  была вся моя
жизнь".
     И я увидел его. Только что,  в последнюю неделю января,  ему исполнился
двадцать  один год, он  был стройным и  белокожим,  с  вьющимися  волосами и
такими  же арабскими веками,  как у отца. Единственный сын супружеской четы,
вступившей в брак по расчету и ни на миг не познавшей счастья, однако сам он
выглядел  счастливым  и при отце, который  умер внезапно  три года  назад, и
оставшись вдвоем с матерью, выглядел счастливым до того самого понедельника,
до  своего смертного  часа. От матери  он  унаследовал инстинкт. А у отца  с
самого  детства  обучился владению  огнестрельным оружием, любви к лошадям и
выучке ловчей птицы; у него же  он научился  и здравому  искусству  сочетать
храбрость с осторожностью.
Быстрый переход